Избранные труды в 6 томах. Том 1. Люди и проблемы итальянского Возрождения - Леонид Михайлович Баткин

Прямо требуя отказа от принципов, которые определяли социальную ценность человека в феодальном мире, Данте понимал, на что шел: «О, сколь велико мое начинание». Предстояло «выполоть поле, заросшее клевером, поле общественного мнения, столь долго заполоненное этим сорняком»[792].

Данте очень обстоятелен. Он не упускает ни одного аргумента. И просит читателей не удивляться детальности комментария. Ибо кто до Данте занимался этим великим вопросом? И разве не следует уделить ему особое внимание? «Я не могу говорить коротко перед лицом стольких противников»[793].

Нигде и никогда Данте не высказывался с такой полнейшей социальной ясностью, как на страницах четвертой книги «Пира». Ибо «помощь столь неотложна, что было бы нехорошо таить мысль под покровом каких-либо образов, но нужно вводить лекарство кратчайшим путем, чтобы скорее пришло исцеление… Поэтому читателю незачем искусно обнаруживать в изложении какие-либо аллегории, он должен лишь уразуметь суждения в соответствии с их буквальным смыслом»[794].

Попытаемся последовать этому совету Данте. И прежде всего постараемся установить, кому предлагал поэт свое «лекарство»? У каких читателей надеялся встретить понимание?

«Пир» написан на итальянском языке. Это само по себе было дерзостью. Хотя итальянский язык завоевал уже прочные позиции под пером поэтов и хронистов, ученые сочинения продолжали выходить в свет на латинском языке. А «Пир» был ученым сочинением. Вот почему Данте счел нужным посвятить первый трактат «Пира» обоснованию и защите своего необычного выбора.

Сопоставляя итальянский «народный язык» – «вольгаре» – с латынью, Данте в общем и целом склонен поставить выше латинский язык. Позже, в труде «О народной речи», поэт изменит свое мнение в пользу «вольгаре»[795]. Здесь же, в «Пире», несмотря на горячие признания в любви к итальянскому языку («во мне не просто любовь, а совершеннейшая любовь к нему»), Данте все-таки отдает (по крайней мере, теоретически) пальму первенства латинскому. Он отмечает большую разработанность латинского языка, его удобство для выражения отвлеченных понятий, точность конструкций и стабильность лексики. «Народный язык повинуется обычаю, а латинский – грамматическому искусству»[796]. Правда, Данте заявляет, что итальянский превосходит провансальский, французский и другие «народные» языки.

Правда, автор «Новой жизни» восторженно прославляет достоинства «вольгаре», подчеркивая, что «на нем можно изложить высочайшие и новейшие мысли пристойно, полно и изящно, почти как на латинском»[797]. И все-таки, «латинский язык повелитель народного языка»[798].

Это очень любопытно. Повторяем, впоследствии поэт стал смелее отстаивать итальянскую речь, но сейчас нас интересуют не лингвистические идеи Данте. Если он в период написания «Пира» полагал, что «вольгаре» кое в чем уступает латинскому, то почему «Пир» создан именно на «вольгаре»?

Данте перечисляет три причины: было бы неуместно к итальянским канцонам сочинять латинский комментарии; им руководила «естественная любовь к своему языку»; итальянский язык доступен гораздо большему числу людей[799].

Первое соображение носит формальный характер. Психологическое соображение – «естественная любовь» к «вольгаре» не объясняет, почему трактат «О народной речи» Данте поздней напишет все же на латинском. Остается социальный довод. И это решающий довод.

Трактат «О народной речи» охватывал специальный круг вопросов, и для него целесообразно было избрать латинский язык – язык тогдашней образованности. Цель «Пира» – иная. «Новейшие мысли», высказанные в нем, отвечали интересам итальянских пополанов.

«Латинский язык одарил немногих, но вольгаре поистине послужит многим». Те, к кому обращается поэт, не знают латыни. А если кто-нибудь и знает, то «одна ласточка не делает весны». Латинский «не всем близок», но «вольгаре» «дружен со всеми». Вот простая истина, которую Данте повторяет на разные лады десятки раз[800]. Написанный на латинском языке «Пир» был бы доступен только образованным людям, «остальные же его бы не поняли». Не таков замысел поэта. Его «Пир» должен был стать «всеобщим пиром», где нашло бы духовную пищу «почти бессчетное число тех, кто ее лишен». «Дать одному и усладить одного – это хорошо, но дать многим и усладить многих – это еще лучше, ибо похоже на благодеяния Бога, который оказывает их всему миру». «Вольгаре нас связывает с самыми близкими людьми, с родственниками, с нашими согражданами и с нашим народом. Это и есть вольгаре, и он не просто близок, но в величайшей степени близок каждому». Нет никаких сомнений в том, что Данте рассчитывал на массового читателя. Такого читателя в тогдашних условиях могла дать только пополанская среда.

Впрочем, нам незачем ограничиваться косвенными умозаключениями. Данте высказывался открыто. Среди тех, кто не разделяет его взглядов на значение итальянского «вольгаре», он усматривал две категории. Одни – «отвратительные и зловредные итальянцы» с «распутными языками», поносящие народную речь из зависти к тем, кто владеет ею лучше их, или из желания похвастать ученостью. Данте называл их «лживыми поводырями», явно имея в виду своих противников, принадлежащих к пишущей братии.

Другие – это «слепые и обманутые», «которым почти нет числа». Доверившись поводырям, они «угодили в яму ложного мнения» и не знают, как оттуда выбраться. Среди слепых – «особенно лица пополанского звания (le populare persone), занятые всю жизнь каким-либо ремеслом». «И так как нельзя в мгновение ока облечься в одеяние моральной или интеллектуальной добродетели, приобретаемой лишь опытом, – а они свой опыт обретают в каком-либо ремесле и не заботятся о том, чтобы разбираться в иных вещах, то они и не в силах обрести разумение». И часто эти люди кричат так, что выходит: «Да здравствует наша смерть» и «Да сгинет наша жизнь». Они подобны стаду овец, прыгающих вслед за одной[801].

Следовательно, «лица пополанского звания» обычно ошибаются в вопросах, выходящих за рамки их повседневного опыта, и повторяют традиционные глупости, противоречащие их истинным потребностям. Данте резко отличал этих «слепых», повинных только в невежестве и в доверчивом следовании предрассудкам, от «поводырей». «Поводырей» он ненавидел, «слепым» хотел помочь. Именно к ним обращен его трактат.

Данте стремится изобличить не заблуждающихся, а заблуждения[802]. Он бранит тех, кого надеется просветить. Он проповедует теорию «истинного благородства» тем, кто благороден, хотя и не сознает этого. «Вы, для пользы и услаждения коих я пишу, в какой слепоте вы живете, не поднимая взгляда к этой истине и уперев его в грязь вашей глупости»[803].

Некоторых исследователей[804] смущало, что Данте, перечисляя желанных читателей «Пира», упоминает «государей, баронов и рыцарей, и многих других благородных людей». Но поэт надеялся внушить дворянам правильные этические представления и побудить государей управлять в соответствии с требованиями философии. Впрочем, Данте