Отражения - Виктория Яновна Левина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Слышь, ты, подвинься! – Мишка плюхнулся рядом со мной, сбросив на пол вещи моего соседа по парте Вовки Чепрасова.
Следующим шёл урок математики. В класс стремительно не вошёл – влетел Владимир Иванович Бинкевич. Окинув взглядом пятерых новеньких, вальяжно развалившихся за маленькими для них партами, он громко рявкнул:
– Встать! Восемь человек к доске с домашним заданием! Дежурный! Доложите об отсутствующих! Новенькие, представьтесь!
Огорошенные его напором, новенькие «зэки» повскакивали с мест. После беглого опроса, уразумев, что математический конь не валялся в их судьбе, Владимир Иванович посмотрел мне в глаза долгим взглядом и кинул:
– На твою ответственность!
Кивнув в сторону Мишки, он таким же образом распределил остальных.
Занимались мы у нас дома. Мишка казался мне не страшным, совсем ручным. Скорее всего, он мог быть разным. Занимался он математикой с удовольствием, вскоре даже проявил незаурядные способности, стремительно усваивая материал.
– Ты вот что… если что не так, если там кто-нибудь… ты только скажи!
Говорить ничего не приходилось. Все знали, что я личный учитель «барона».
По вечерам мы с одноклассниками иногда выходили прогуляться, пошататься по вечерним улицам нашего тихого городка. «Зэки» потихоньку выпивали, остальные нет, только испуганно смотрели, как бутылка переходила у них из рук в руки. Когда ребята, перебрав спиртного, становились всё более и более «отвязанными», Мишка говорил:
– А ну-ка, малышня, по домам!
Он сам доводил меня до дома. К концу учебного года они дружно чего-то там опять натворили, и всю компашку отправили в колонию. Я плакала и рыдала, вспоминая Мишку, порывалась собирать какие-то подписи под петицией, провозглашавшей, что он хороший и просто не мог… Папу, вызвали в школу и серьёзно с ним поговорили. Вернувшись домой, он устроил мне настоящий разбор полётов.
Больше я Мишку не видела. Говорили потом, что он вернулся в город, стал цыганским «бароном», но я к тому времени уже училась в Москве, и пути наши не пересекались. А жаль! Парень он был незаурядный.
Однажды, много лет спустя, я случайно узнала, что вторая жена моего брата, слывшая первой красавицей города или, как тогда говорили, «королевой», была прежде замужем за цыганским «бароном» Мишкой. Вот ведь как тесен мир!
Телефон зазвонил ночью. Он стоял у изголовья кровати, и я сразу же схватила трубку. Голос был мне незнаком, но показался приятным, в нём звучали мягкие, бархатистые нотки.
– Алло, я тебя не знаю, но не вешай трубку! Мне очень плохо, поговори со мной…
Я обомлела! Взрослый парень доверительно рассказывал мне историю своей несчастной любви. Женька любил свою девушку так сильно и эмоционально, как только может любить психически неуравновешенный человек! Когда они поссорились, он попытался покончить с собой.
Парень случайно набрал мой номер и изливал мне, пятиклашке, душу. Я не сказала ему, что ещё малолетка, мы общались на равных. Женька звонил мне из «дурки» почти каждую ночь. Я часами выслушивала историю его любви, затаив дыхание, постигала новый для себя мир!
Девушка, испугавшись Женькиной попытки суицида, избегала примирения и встречалась с кем-то ещё, а он писал ей из больницы стихи (неплохие, кстати).
В общем, я оказалась втянутой в чужую романтическую историю. Мне хотелось как-то помочь, но я не знала как. Однажды зимой, в морозное воскресное утро, Женька позвонил мне и сказал, что договорился с сестричкой на посту и она разрешила ему выйти в город на пару часов.
– Приходи на Днепр, к памятнику!
Памятником называлась фигура Родины-матери, возвышавшаяся на крутой горе над Днепром. Я не хотела, боялась идти. Что Женька подумает обо мне при встрече: хромая малолетка, чучело? Но всё-таки оделась и поковыляла.
Женька, высокий худощавый красавец с небольшой бородкой на аскетичном лице и с глубокими тёмными глазами, стоял на пронизывающем морозном ветру в лёгком длиннополом расстёгнутом пальто. Из-под него выглядывали полосатые больничные брюки. Лишь на секунду я прочитала в глазах моего телефонного приятеля лёгкое изумление.
– Тебе холодно. Пойдём в больницу.
Мы беспрепятственно зашли в психдиспансер. Я попала в холл, где сидели, ходили, читали пациенты. Дежурила симпатичная медсестричка – Женькина приятельница.
– Знакомьтесь, это моя телефонная спасительница!
Все хорошо посмотрели на меня, и очень скоро я уже была своей в этом холле, с этими пациентами и с персоналом. Откровенных «психов» я там не видела, со всеми людьми можно было общаться.
Я приходила к ним по выходным, чтобы проведать, накормить чем-нибудь домашним, вкусненьким, чем меня обильно снабжала мама. Папа был против походов в «дурку». Он всё ещё сердился на меня из-за акций протеста, организованных мной в защиту «барона» Мишки, а тут объявился новый друг – Женька с его суицидами.
Среди ночи в очередной раз раздались резкие и настойчивые телефонные трели.
– Приди сейчас! Я больше не хочу жить! Меня что-то разрывает изнутри! Я всё равно не могу жить, не видя её, ничего не зная о ней! О, как болит голова! Можешь прийти?
– Бегу!
Я соскочила с кровати, сунула ноги в валенки на босу ногу, накинула шубку прямо на ночную сорочку.
Папа схватил меня уже в дверях.
– Куда?
– Там Женьке плохо! Он убьёт себя!
– Куда?.. – уже громко рявкнул отец. – Голая на мороз! Совсем сбрендила!
Звонкая оплеуха была как гром среди ясного неба! Папа ударил меня первый (и последний) раз в жизни.
– Анна Каренина выискалась! Посмотрите на неё! – кричал папа.
«При чём здесь Анна Каренина?» – сквозь слёзы подумалось мне.
Сопротивляющуюся и орущую, меня заперли в доме, не выпустив ночью на мороз спасать друга.
Женька второй раз попытался покончить с собой. Его перевели в клинику закрытого типа. Больше я его не видела, но встретила один раз на улице девушку с фотографий, которые он мне показывал. У неё на руках сидел очаровательный малыш. Рядом шёл молодой мужчина, его отец. Это был не Женька.
Глава 16
Страсти по музыке
«Ой, мамочки! Да что же это такое? Господи, это же невозможно слушать!» Сердце билось где-то у горла, слёзы застилали глаза. Мне было горько, больно невероятно!
Игорь Михайлович, мой любимый учитель музлитературы в музыкальной школе, невысокий брюнет с внешностью эстета, изысканный, суперинтеллигентный, целиком и полностью отданный служению музыке, хорошо поставленным баритоном что-то очень уверенно и грамотно рассказывал нам, своим ученикам, о симфонии соль-минор Моцарта:
– Тема смерти и отчаяния не была чужда молодому Моцарту: третья по счёту смерть ребёнка, тяжёлая болезнь отца-стук-стук-стук, стук-стук-стук, стук-стук-стук, которым приветствовали новичка, пришедшего
