Отражения - Виктория Яновна Левина

– А ты что, правда жрёшь мацу? – передо мной возникла наглая крысиная рожица Витальки Мельникова, предводителя школьных антисемитов.

Мацу я ела один раз на праздник еврейской Пасхи. Её тайно привезли из Москвы по каким-то секретным каналам, и папа, отломив маленький кусочек сухого безвкусного коржа, дал мне попробовать. Но под издевательским взглядом Витальки я чувствовала себя так, будто день и ночь потребляю исключительно мацу, да не простую, а замешанную на крови христианских младенцев!

– Может, ты ещё и на идише хрюкаешь?

Идиш я понимала, потому что хорошо знала немецкий, но говорить на нём не могла, и мне нечем было порадовать моего мучителя.

– Не нужен тебе идиш! – решил однажды папа. – Ты гражданин мира! Не обременяй себя избыточной самоидентификацией!

Сказал, как отрезал, а жаль… Здесь, в Израиле, идиш был бы для меня не лишним. Вот только столь полезным для моего будущего языком ни папа, ни другие еврейские родственники со мной не занимались.

Валя Волкова, благородная, бесстрашная девочка, моя защитница с младших классов, Робин Гуд в юбке, вместе со Светой Ивановой подхватывали меня под руки и, рыдающую от обиды, отводили подальше от моего мучителя.

– Ну ты и… – Ира Путято, красивая, боевая девочка, негласный лидер класса, стояла, сжав маленькие кулачки, перед паршивцем.

Но голоса моих защитников были не слышны на фоне нарастающего гула, идущего от «куклуксклановцев». В школу идти не хотелось, рассказать о происходящем кому-либо из взрослых казалось невозможно стыдным… Надвигалась беда.

Глава 17

Своя среди своих

Легко написать: «Продолжение следует». Трудно, неизъяснимо трудно мне взяться за эту главу – главу, определившую всю мою последующую жизнь, моё отношение к тому, что называется «окружением», мою ментальность, наконец! Несколько месяцев тому назад была поставлена точка в предыдущем параграфе, написано сакральное и завораживающее: «Продолжение следует». Но детские обиды, тяжёлым грузом лежащие в памяти, не давали приступить к продолжению повести, тянули назад, возвращали снова и снова к событиям почти полувековой давности, вызывая в очередной раз слёзы и недоумение: за что?..

Сегодня, проснувшись пораньше, переделав кое-какие неотложные дела (домашнее задание по испанскому языку, которым я нешуточно увлеклась в последнее время) и используя кратковременный отпуск на работе, я начинаю препарировать давнюю боль… Ну что ж, посмотрим, что из этого получится…

Итак, в седьмом классе моей школы-мучительницы нас внезапно определили в переформированные классы. Я об этом уже писала ранее. Жизнь этого искусственно созданного новообразования носила какой-то нездоровый характер и имела тюремный привкус, что ли…

Как я говорила, к нам, в седьмой «Г» класс, определили ребят постарше, прошедших через колонию для малолетних, и они продиктовали на целый год настрой и манеру общения между собой моих одноклассников. Ко мне отношение ребят, пришедших с «зоны», было бережным и уважительным, поскольку я помогала в учёбе их «королю» Мишке. Но всё это продолжалось до марта месяца. В марте они создали что-то типа банды, были пойманы с поличным и отправлены в колонии соответственно возрасту – проходить свои «университеты» там… А я, побунтовав в попытке отстоять Мишку: «Он не такой, он не мог! Он хороший человек!», присмирела и оказалась одна за первой партой.

Начинался период «тёмных» дней. Я приходила утром в школу как кролик, который сам отправляется в пасть к кобре. Брела я туда обречённо, перманентно ожидая расправы. На первой же перемене, если я не успевала вовремя добежать (доковылять) до спасительной двери в коридор, на меня набрасывалась скатерть с учительского стола или на голову падало пальто с вешалки, и мои мучители-«куклуксклановцы» смачно осыпали меня тумаками. Делали они это молча, сопя и стараясь не выдать себя голосами. А я так же молча сносила удары, закрывая лицо и голову. Заступиться за меня было некому и незачем.

– Я больше в школу не пойду! – я стояла перед родителями сжав кулаки и сдерживая слёзы бессильного отчаяния.

– Почему? Что вдруг случилось? – у бедных моих папы и мамы не было слов.

Я молчала, опустив голову, и старалась не смотреть в глаза своему обожаемому папке. Не могла же я, в самом деле, крикнуть ему в лицо:

– Да потому что ты еврей, а я твоя дочь! Мы «второй сорт», теперь понятно?

И уж тем паче я не могла повторить ему все те эпитеты, которыми меня осыпала Виталькина банда.

А потому я лишь упрямо повторяла:

– В эту школу я больше не пойду! Пойду работать. Не волнуйтесь насчёт учёбы, выучусь в вечерней школе. Не пропаду. А в институт я всё равно поступлю, и не в ваш задрипанный Черкасский пединститут, а в Бауманку, вот!

Так я впервые озвучила свою заветную мечту. В нашем городе ходили легенды об этом замечательном учебном заведении! Всех когда-либо преодолевших столь высокую планку и поступивших в Бауманское высшее техническое училище (МВТУ), как это тогда называлось, знали по именам. О них рассказывали легенды!

В тот момент, когда я выпалила свою тайну, лица родителей выразили такое изумление, что, несмотря на серьёзность ситуации, я рассмеялась:

– Родюлькины, не дрейфьте! Я поступлю, вот увидите! А в школу больше не пойду!

Сказала, как отрезала!

Но вы не знаете моего папу. Неведомо каким чувством он интуитивно понял неладное, связал, скомпоновал, «проинтуичил» и:

– Завтра ты идёшь в новую школу, в особый класс для одарённых детей!

– Ой! – мамочка даже присела. – В конце года? Кто её примет с её «двойкой» по поведению? И потом, эта школа близко, две минуты ходьбы, а в ту, другую, как она будет ходить через весь город?

– Глупости! Она у нас в Москву собралась, в Бауманку! – глаза моего любимого папки смеялись. – А ты её пятью кварталами ходьбы пугаешь! Да, вот ещё что, твоя Бауманка начинается уже сегодня. В новом классе – английский. У тебя три месяца, чтобы наверстать три класса языка. Хочешь учителя?

– Не-а, сама! У меня есть пластинки и самоучитель! Я уже давно хотела начать.

– Ну вот и отлично! – папа широко улыбнулся. – Смотри – не подведи! Еле уболтал директрису – стро-о-о-гая!

Майским утром следующего дня, за три недели до конца учебного года, я уже ковыляла в новую, неведомую мне школу, в класс с усиленным изучением физики и математики, где преподавали лучшие учителя города, чтобы доказать себе и всему миру, что Бауманка – далёкая, немыслимо прекрасная Бауманка – мне по плечу!

Класс встретил меня дружелюбно и приветливо. Никто особенно не удивился новенькой в конце года. В этом классе тоже учились дети военных, но они были