Геноцид армян. Полная история - Раймон Арутюн Кеворкян
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Еще одним событием, которое произошло в тот же период и имело символическое значение, было возвращение в сентябре 1908 г. принца Сабахеддина из изгнания в столицу Османской империи. Чтобы отметить это событие, корабль с «оккупантами дворца и вельможами» на борту вышел в море, чтобы приветствовать внука султана Меджида. СДПГ создала еще один мощный символ, решив нанять корабль и идти навстречу принцу, имея на борту, среди прочих, Степаноса Сапах-Гуляна и Мурада. Оба революционера были приглашены на корабль «оккупантами дворца», где их принял «сумасшедший» Фуад-паша, который только что вернулся из ссылки. Перед этим созвездием сановников, включая Ахмеда Ризу и д-ра Б. Шакира, паша разразился красноречием по поводу той роли, которую сыграли гнчаковцы: «Они много сделали для того, чтобы пробудить страну от оцепенения и свалить гамидовский режим»[276]. Этих боевиков, которых только вчера считали злодеями, вдруг стали чествовать как героев. Они были не одни: армянская делегация, представляющая Патриархат, отплыла от Золотого Рога на «Принцессе Марии» 2 сентября около 11 вечера в направлении Дарданелл в надежде приветствовать принца Сабахеддина раньше других. В составе делегации был адвокат Григор Зограб, который сам всего несколько дней тому назад вернулся из ссылки[277]. Однако эти проявления восточной вежливости только завуалированная враждебность со стороны КЕП. Буквально в день прибытия принца пресса Стамбула запустила кампанию его поношения: распускались слухи, что он прибыл в столицу в компании трехсот французских монахинь, которых хотел направить на «модернизацию» турецких женщин, и трехсот патеров, которые должны были вести турецкую молодежь к «атеизму». Авторы этой кампании, которые были младотурками по происхождению, а у нас есть все основания так полагать, хорошо знали свою аудиторию. Их стратегия опорочить принца, чье длительное пребывание во Франции должно было деформировать его моральную стойкость, опиралась на консервативные рефлексы общественности и, в частности, ее отказ от «западных путей развития»[278].
Первый «тайный» конгресс КЕП, проходивший на османской земле, открылся 18 сентября 1908 г. Он показал, что ЦК младотурок теперь под контролем руководителей из Салоник, а также д-ра Назима и д-ра Шакира. Ахмед Риза был довольно легко отставлен в сторону. Было также ясно, что Мехмед Талаат и оба д-ра выдвинулись вперед как настоящие хозяева КЕП и стали более влиятельными, чем Совет министров[279].
Вечный вопрос об этих много обсуждаемых «секретных» конференциях в том, что же все-таки было решено на них? Сапах-Гулян, о чьей революционной деятельности мы вряд ли сможем сказать больше сказанного, был привилегированным свидетелем этих событий; и он утверждает, что послал одного из своих агентов, а именно Бедир-бея Бедирхана[280], в Салоники, чтобы собрать информацию о решениях, принятых конгрессом младотурок. По донесениям этого информатора, КЕП решил проверить развитие других политических партий; продолжать борьбу против Сабахеддина и его либеральных идей; терпеть армянские партии до тех пор, пока Комитет не станет сильнее; держать гнчаковцев под наблюдением; распространять принцип османизма; продвигать контроль мусульман над экономикой и содействовать развитию промышленности и торговли среди турок, а также во все времена сохранять турецкое большинство в Османском национальном собрании[281]. Конечно, эту информацию не следует переоценивать; это — ряд «откровений», которые были изложены в письменном виде в 1915 г. — но и не следует ей полностью пренебрегать. Секретная переписка младотурок, найденная Ханиоглу[282], ясно показывает, что они систематически использовали двойной язык или адаптировали все, что говорят, к контексту, не отклоняясь ни на йоту от преследования своих политических целей. Эти документы свидетельствуют, что на этом конгрессе КЕП решил поддержать военный характер своей организации, а также добиться назначения на все важные посты людей, отобранных среди лояльных членов Комитета и фидайи. Это были все ректоры и преподаватели вузов, поскольку эти посты находились в подчинении министерству образования, все вали, мутесарифы и каймакамы, подчиненные министерству внутренних дел, а также все судьи, которые находились в подчинении министерству юстиции[283]. Вот еще один аргумент в пользу того, что целью КЕП было поставить весь государственный административный аппарат под свой контроль, не оставив ничего своим политическим «союзникам».
Необходимо отметить еще один, последний элемент, который был характерен для дебюта младотурок на политической сцене — привязанность КЕП к трону Османской империи. Тех, кто принимал участие во втором конгрессе османской оппозиции в декабре 1907 г. в Париже, это не удивило, ибо они уже отмечали, что младотурки, когда все сказано и сделано, придерживаются довольно консервативной концепции не общества, но государства. И не имеет большого значения, что именно Ахмед Риза выступал на конгрессе главным защитником султана: он просто высказал то, о чем его молодые соратники думали, но не могли открыто высказывать, чтобы не подрывать свой авторитет непреклонных активистов. Понятно поэтому, почему «после 1908 г. Ахмед Риза стал “любимым сыном” Абдул-Гамида, уважение которого дошло до такой степени, что он лично подал Ахмеду стакан воды»[284]. Этот позитивистский лидер, происходивший из среды, имеющей связи с османским двором, оказался в конце концов в своей стихии, когда был принят во дворце Йылдыз. И наоборот, молодые люди — едва за тридцать, такие как Талаат, Назим и Шакир, скорее всего, боялись самой идеи прямо взять бразды правления страной в свои руки, не говоря уже о боязни появляться на публике, свойственной всем этим боевикам, привыкшим к подполью и ставшим настоящими «комитетчиками». Инерция османской традиции, престиж Блистательной Порты, разница в возрасте — важный фактор в восточном обществе, равно как и отсутствие опыта[285], бесспорно, усиливали эти колебания относительно того, чтобы прямо взять власть, беспрецедентный поступок в мире Востока. Здесь, без сомнения, кроется объяснение того факта, что в период с июля 1908 г. по июнь 1913 г. были сформированы не менее одиннадцати кабинетов министров[286].
Когда было официально объявлено о восстановлении конституции, то реакцией, которая больше всего удивила наблюдателей, были сцены дикой радости со стороны широких народных масс, а также демонстрации братания, которые можно было наблюдать не только в столице, но и в провинциях. Как нам объяснить это проявление взаимного уважения или дань памяти жертвам резни 1895–1896 гг. в той самой столице, в которой немногим более десяти лет до того тысячи армян были публично зарезаны? Можно ли эту реакцию объяснить следствием того, что социологи называют «травмой палача», своего рода публичной демонстрацией своей нечистой совести? Во всяком случае, с некоторыми происходило именно
