Любить не просто - Раиса Петровна Иванченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дома встречала ее тишина и надежда на письма сына. Но письма приходили редко. Как он там? Не голоден ли? Не мерзнет ли? Она раздумывала вслух о своем дитяти, обращалась к игрушке, будто к живой:
— Не пишет… Учит все, учит… Пускай уж учится. Вишь, повышенную стипендию дали! Сколько ж это будет?..
Кукла слушала Параску и улыбалась. Разве имеет значение — сколько? Главное, что лучший студент.
Удивительно, как вошла эта игрушка в ее жизнь. Это когда-то подруги ей подарили. Как бы в шутку. Еще когда собиралась Параска стать матерью. Так хотелось ей, чтобы родилась девочка. По секрету сказала своей подруге — Федорке Погорелой, та — девчатам. А тут в магазин привезли огромную куклу. Такой криничане и не видели раньше. И детям своим подобной роскоши не позволяли. Лучшими игрушками считались маленькие куколки, которые мастерили бабушки и мамы из разных лоскутков цветастой материи. Но старые люди говорили, что беременная женщина должна заглядываться на красивых людей, и тогда у нее родится красивое дитя. Вот девушки и решили: пусть Параска смотрит на ту чистую красоту, чтобы у нее была такая девочка.
Но родила она мальчика. Андрейку. Думала, подрастет — будет забавляться себе с той красивой куклой. Но Андрейка не признавал куклы. Парень! Он охотно хватался за гвозди, молотки, ножи, палки, камни… Может, в иное время купила бы Параска ему игрушечные машины, самолеты, кубики. Но началась война. Было не до игрушек.
И теперь сядет Параска перед своей Лялей, сложит на коленях руки, которые прямо ноют в суставах, и рассказывает о пережитом дне:
— Такое горе с кормами… Не хватит до весны. Даем меньше. А свиноматки гудут, поросята визжат. Если б лето — пошла бы серпом траву жать. Но ведь зима… Федора — к председателю: открывай новую яму со свеклой. А тот кричит: чем весной будем кормить? Изыскивайте резервы, говорит. Думаю себе: есть у меня мешок кукурузы. Подкормлю-ка своих поросяток…
Уходя еще затемно на работу, Параска усаживала игрушку на окно.
— Как завидишь меня, так и маши руками. Мне веселее в свой дом будет входить — вроде кто-то ждет меня здесь…
Вечером пересаживала куклу на кровать, к высоким подушкам, хлопотала у печки и опять начинала:
— Слышишь, Ляля, Андрейка писал, что похвалили его за учебу, на доску Почета портрет повесили. Не беспокойтесь, пишет, обо мне. Тут есть у нас и столовые, и буфеты. И кухня в общежитии. Жарим картошку на сале, гречневую кашу варим. По очереди. А нас в комнате пятеро… Выучится наш Андрейка, уедем на Херсонщину. В степи. Новые леса будем с ним разводить. А только… как мне, Ляля, ехать отсюда?.. Сердце у меня обрывается… Будто какая-то гадюка обвила его — давит, высасывает силы. Это, наверное, лютый Яков достает меня с того света. К себе тянет. Ох!.. Не будет мне и там от него покоя…
Ночью Параске сделалось совсем плохо. Холодный пот оросил все тело. Руки и ноги будто отняло.
Утром почувствовала, что не может поднять голову. А хата выстыла. От окон, от замерзших стекол, веяло холодом. Взгляд женщины остановился на кукле.
— Видишь, Ляля, слегла я… Сердце во мне оборвалось… И протопить печку не могу. А как там мои поросята?..
Вечером прибежала с работы Федора Погорелая. Засуетилась по хате.
— Холодина какая. Ах ты ж моя бедолажная! Как же это ты? Горе человеку одному. Хотя бы какого примака нашла. Другие находят.
— Так то другие. — Параска облизала шершавые губы. — Ох, грехи мои тяжкие…
— Ну что ты себя грызешь? Какие у тебя грехи? — сердилась Федора. — Твоего оборотня люди покарали. А ты живи. Сейчас пойду позову Татьяну. Она тебя и поправит.
Татьяна Орловская просидела возле больной целый вечер. Делала уколы, от которых в середине разливалось тепло, и боль в сердце на какое-то время отступала. Растирала руки, ноги.
— В больницу бы ее надо отвезти, в город, — сказала Федоре. — Завтра вызову машину из района. А ты попробуй заснуть, Парася. — Потом шепнула Федоре: — На ночь нельзя ее оставлять одну.
— Да у меня дети дома… Может, кого-нибудь попросить…
— Тогда я сама посижу. Надо бы сына вызвать…
— А что, так серьезно? Вызовем Андрейку. Хороший парень. У такого ирода — такое дите.
Среди ночи больная очнулась. Глубоко вздохнула, расклеила отяжелевшие веки.
— Это ты, Татьяна?.. Как же это ты… возле меня хлопочешь? Ты же о моем Якове знаешь, как он людей…
— Парася, оставь это. Не грызи себя. Война каждому из нас изранила душу, искалечила жизнь. Все это уже позабылось.
— Позабылось? Не говори! Не позабылось…
…После похорон Орловские забрали приехавшего проститься с матерью Андрея к себе. С тех пор он приезжал к ним на каникулы, как домой. Вечерами у Орловских вокруг миски рассыпчатой картошки со шкварками собиралась вся семья. Начинались длинные и жаркие споры о лесах, о лугах, о пшенице и обо всем на свете. Мальчишки — Вовка да Игорь — каждый раз пытались втянуть в эти разговоры мать: послушай их, рассуди… Однако у нее свое дело. Шла в другую комнату, зажигала лампу — электричество еще не успели подвести — и погружалась в свою науку — физиологию, анатомию, фармакологию, химию, латынь… Татьяна Андреевна уже давно закончила бы мединститут, но ее отрывают бесконечные неотложные дела. Вот и ездит она без конца домой, вместо того чтобы лекции слушать. И никому дела нет до того, что эти ее поездки забирают столько времени и сил, что ей нелегко даются все эти теоретические занятия, хотя практика у нее проходит блестяще. Опыт!
Односельчане,
