Лебяжий - Зот Корнилович Тоболкин

«Неуж поскупится? Не должен вроде. Сердцем-то прост», – зудела подлая мыслишка. Приметив заношенную рубаху, предложила:

– Бельишко-то дай, выстираю.

– Ну? Вот одолжила, ягодка! Стало быть, и я в долгу не останусь.

– Не будем считаться. Ты лаской меня отогрел. Это всего дороже.

– Ласка во мне не порчена. Приходи. Вся твоя будет.

Прощаясь, Истома сунул в ее ладонь тугой, еще не расклеенный пакет. Не утерпев, Сима заперлась в сарайчике и дважды пересчитала деньги.

«Ого! Этак я живо богачкой стану!» Из глуби всплывшее воспоминание о муже неприятно кольнуло совесть, свернувшуюся котенком, но тут же погасло: «Велика беда! Кто узнает?»

С детства до замужества, сама себе отданная, полусытая, Сима всеми правдами и неправдами хотела избавить от похожей участи ребятишек и, еще не вырастив, копила для них приданое.

«Первый помер... и на Степана надежды мало... Выживет – нет, бог знает. А мне случай выпал – не упущу».

Теперь Симе было не до расчетов. Ополоумев от страха, она бежала, куда вели ноги, вязла в снегу, задыхалась.

Заметив на вешалке забытую ею плюшевую шубейку, Истома подобрал раскиданные на полу деньги, кое- как втиснул в чужой карман и стал на лыжи.

«Ишь стыд-то как гонит! Без ума летит баба!» – догоняя ее, думал Истома.

Услыхав погоню, Сима метнулась в сторону, присела, и ткнувшись лицом в сугроб, ждала развязки.

– Оденься, – кинув ей шубу, сказал Истома. – И не ходи сюда больше. Дорогу забудь.

Могучим комлем казался, ни ветру, ни времени не подвластным, а вот согнулся и, подтолкнув себя, медленно заскользил к неуютной темной избушке, сиротливо чернеющей посреди тундры.

Пока что жизнь, как говорит Мурунов, идет не по циркулю. Горкин ждал иного. Вместе со всеми рисковал, даже пытался взять на себя часть вины за остановку на Лебяжьем... Переиграл! Одернули, как мальчишку. Потом эта дурацкая женитьба... по оброку. Испугался? Нну! Впрочем, струхнул, чего там! Этот пьяный кретин был попросту невменяем. Мог шлепнуть под горячую руку. Ему – срок, а ты лежи-полеживай, не осуществив ни одного из своих замыслов. Пережил минуты унижения... А кто их не переживал? Ввел в свой дом эту вульгарную женщину. И пса ее, Эдьку... Что ж, можно и это вытерпеть ради конечной цели. Настанет день, когда имя Горкина зазвучит во всю силу. А пока...

Горкин усмехнулся, пошелестел письмом, которое вчера получил от своей бывшей сокурсницы Елены Майбур. «Мир тесен», – писала Елена. Их свел случай. Отредактировав мухинские заметки, Горкин послал их в геологический журнал. Елена служила там ответственным секретарем, что уже само по себе удача. Действительно, мир тесен. Поговорив на эту свободную тему, Елена дала дельный совет: «Заручись поддержкой какого-нибудь светила... Если хочешь, я посодействую. Есть авторитетный старичок, академик Кравчук. Думаю, он согласится быть третьим...»

«Толстушка неглупа!» – усмехнулся Горкин. О Кравчуке он подумывал. Тем более что старик однажды поддержал экспедицию самым действенным образом. Саульский, вероятно, и сейчас не догадывается об этом. Что ж, пусть будет третьим. Второй Мухин... А первым, если следовать алфавиту, окажется Горкин. В порядке бреда... как выражается Мурунов. «Не слишком ли часто я цитирую?» – усмехнулся Горкин и, услыхав чьи-то шаги, принялся раскладывать по ящикам зернисто-серый керн.

– Тут где-то бинт был, – открывая шкафчик, сказал Водилов.

Горкин инстинктивно недолюбливал этого человека, побаивался его кривой улыбочки, но, превозмогая неприязнь, отыскал аптечку и перебинтовал ему руку.

– Тэк-с, – состригая концы марли, говорил Горкин. – Чем не сестра милосердия?

За окном, метрах в семидесяти, высилась буровая. Там сегодня хозяйничали испытатели. Несуетно двигались темные фигурки людей. Глухо рокотали агрегаты. О брезент хлопал ветер. Водилов рассеянно кивнул и уставился в окно. Из столовки выскочила распаренная Сима.

– Что, зуб горит? – подмигнул Горкин. – Бабенка теплая.

– Чужим не пользуюсь... в отличие от тебя, – засмеялся Водилов и, помахав рукой, вышел.

– Шут гороховый! – негодующе бросил вслед Горкин, но тут же заметил себе, что ссориться с этим человеком не стоит. И вообще, по возможности ссор следует избегать. Окликнув Симу, строго спросил:

– Что ж ты, сердце мое, раздетая выскакиваешь?

– Один конец... – глухо ответила женщина и, понурясь, зашла в столовку.

Лукашин, заляпанный грязью, толокся у ствола. Лицо его вытянулось, посерело. Глаза моргали часто и встревоженно. Разговаривая, он неспокойно, по-птичьи вертел головой. На приветствие Горкина буркнул что-то невнятное, но тот не обиделся: «Тревожится...»

Спрыгнув с помоста, Горкин долго бродил по окрестностям, спинывая унтами чахлые кустики. Воротился поздно и, листая вахтовый журнал, задремал.

Испытания закончились. После прострела пошла вода... Самая обыкновенная минерализованная водица.

«Как же так? – растирая виски, спрашивал себя Горкин. – Неужели я... мы ошиблись?»

– Не та оптика, – бубнил в бороду Евгений Никитский, откручивая на полушубке Горкина третью пуговицу. Откручивал мастерски, в два оборота.

– Эй! На что я застегиваться буду?

– Застегиваться? Да... – задумался Никитский и