Лебяжий - Зот Корнилович Тоболкин

Горкин, прикрыв пальцем дырку на месте пуговицы, хмуро отвернулся. «Наша... Что он хотел сказать?..»

Степа под рев радиолы бил посуду, которую подносила счастливо улыбавшаяся Наденька. Ей тоже нравился процесс разрушения. В углу уже покоились останки недорогого столового сервиза, долгоиграющих пластинок, большого овального зеркала и кувшина. Вазы Наденька расколотила сама и очень огорчилась, что не звенят.

– А ты вот так, – показал Степа и бросил стаканом в «Ригонду».

– Звонко! – похвалила Наденька и растопырила лопушком руку. Но стаканы скоро кончились. – Больше нет... – расстроилась девочка.

– Ничего, мы еще купим, – Степа пошарил в карманах и, отыскав какую-то мелочь, виновато и влажно заморгал. – Денег-то нет у меня, доча! Давай бить окна!

Но окна разбить не успели. Пришли Сима и Мухин. Радиола уже молчала, но зеленый глазок еще трепыхался.

– Моргает, тварь! – рассердился Степа и, выдрав аппарат вместе с розеткой, швырнул на груду обломков. Потоптавшись на нем, глумливо спросил:

– Жалко?

– Чего жалко, то не вернуть, – слабо возразила Сима. – А прочее жалости не стоит.

Степа засмеялся, рванул рубаху, с которой посыпались пуговицы. Ворот, расстегнувшись, обнажил исхудавшее костлявое тело.

Сима непроизвольно подалась к мужу, но, сделав шаг, одернула себя, присела у порожка, как нищенка.

– Что ж вы окна-то пощадили? – поинтересовался Мухин. – Окна тоже следовало раскокать.

– Окна нельзя, понял. Наденька может простынуть, – серьезно возразил Степа и, торжествуя, что всех опередил, опять довольно хохотнул. – А все остальное я на осколочки, понял. Жизнь свою тоже.

– Значит, скверная была жизнь, не та. Начни заново. Еще не старик.

– Пошел ты... к богу, отец Иван. Проповедуешь тут.

– Не шуми, пойдем вместе, – сурово отрубил Мухин и, вручив Наденьке шоколадку, велел Симе привести квартиру в порядок.

– Не пойду я с тобой, интеллигенция, – заартачился Степа. – Некуда: все обман. Обман – и ничего больше.

– Есть и еще кое-что, – спокойно усмехнулся Мухин и протянул Степе пальто. – Ты это поймешь, когда проспишься.

Степа подчинился.

– Рыжий ты мой детеныш! – ахнула Раиса. – Худущий какой! И пьяный. Ей-богу, пьяный! Ты тоже, Ваня?

– И я, – без умысла соврал Мухин. – А что?

– Просто интересно. Глядя на вас, я тоже, пожалуй, надерусь.

– Прекрасно. Веселая будет компания!

Мухин, вопреки строгим запретам врачей, иногда принимал, и Раиса ему не препятствовала.

– Степа-то, – говорил он, разглаживая бороздку между бровей, – против меня взбунтовался. Не пойду, говорит, и все. Может, и ты под этим делом, – Мухин щелкнул себя по горлу, – дашь мне отставку?

– Не выйдет, Ваня! Четырнадцать лет терпел? Терпи еще лет тридцать. На меньшее не согласна.

– Не серчай на меня, Максимыч. Это я во хмелю выламывался... Дорога у нас одна, – покаянно проговорил Степа.

Раиса обняла его и матерински поцеловала в шелудивый веснушчатый лоб.

– Вот и выпьем за нашу... одну дорогу, – сказала она и лихо опрокинула стопку, хотя пила раньше только сухое. И то по большим праздникам.

Степа после болезни ослаб и скоро заклевал носом. Мухин подставил ему под ноги второе кресло, накрыл пледом.

– Худо у них?

– Хуже некуда. Надо пригреть его... ишь как спит! Дитя невинное.

– Я ведь обманула тебя, Ваня, – призналась Раиса.

– Это насчет дороги? – Мухин, стоявший у Степиного изголовья, нащупал гвоздь под обивкой, нажал па него: рука боли не ощутила. Это была чужая рука.

Били настенные часы. Дремно посапывал Степа. Короткая пауза, быть может в секунду, длилась для Мухина бесконечно. За нею последовал тяжелый вздох, и Раиса докончила:

– ...Ребеночка-то не будет.

Бой часов оборвался, и медленно-медленно к руке стала приливать кровь.

– Рука у меня отерпла, – виновато улыбнулся Мухин и, чуть прихрамывая, подошел к жене.

– Ты понял, Ваня? Я все врала... Ребенка не будет! – зло и негромко выкрикнула Раиса. – А я хочу... мне и самой ребенок нужен!

– Причина-то, стало быть, во мне? – обняв жену со спины, говорил Мухин. – А я по глупости... тебя изводил... Дурак безмозглый! Ох дурак!

Схватив полушубок, он вышел, оставив Раису в полной растерянности. А ей нужно было выговориться или выреветься. Но с кем, с кем? Мухин ушел, а тут вот давит, комок застрял в горле. «Что это я? Что я?» – Раиса гладила горло, словно пьяная, качалась из стороны в сторону. Потом налила стакан водки, залпом выпила и рассмеялась.

– Что ты, Рая? –