Нарисуй мне в небе солнце - Наталия Терентьева

Когда мы приехали на довольно оживленный автобусный вокзал, я даже удивилась – я представляла, что конечной точкой нашего долгого путешествия будет заброшенная деревенька на краю земли. Но нет, Вовкина мама жила в областном центре. А добираться до него – вот так, три с лишним часа на автобусе, объезжающем всю область, потому что электричка есть, но ходит не каждый день. Почти у всех людей есть машины, у Вовки только нет.

Вовка как будто услышал мои мысли – я уже не раз замечала, что он невольно словно подслушивает их.

– Катюша, вот я сейчас деньги за первые серии получу – просто кучу денег, правда, – и куплю машину. Самую лучшую, какую захочешь.

– Ты умеешь водить?

– Водить? – немного замялся Вовка. – Научусь, не велика забота…

– Ну да! – засмеялась я.

Судя по тому, как он энергично и неумело берется за все у себя дома, в съемной комнатке, так же и водить научится. Будет ездить, углы сшибать, одним колесом на тротуаре, одним – в рытвине…

– Какую бы ты хотела машину?

– Деньги получи хотя бы за одну серию! – вздохнула я.

Вовке так и не заплатили, хотя в августе у него выдались еще два съемочных дня, дождались-таки ливня. Вовка делал много дублей под дождем, режиссер хотел именно настоящего ливня, заливающего все вокруг, а не мокрого артиста, политого из шланга или из ведра. Вовка чуть не заболел, первый день ночевал в съемочном автобусе, потому что назавтра смена начиналась в семь утра, он не стал возвращаться к себе в Подмосковье.

А на второй день приехал ко мне поздно вечером весь бледный, с фиолетовыми губами, я напоила его чаем с коньяком и первый раз оставила у себя ночевать – жалко было отправлять его домой на перекладных: троллейбус, метро, электричка…

Вовка благополучно не заболел, и всё повторял потом, что это моя забота, мое тепло его согрело и спасло. А мне было очень стыдно. Потому что я знала, что не вложила от себя ни кусочка тепла, ничего, просто дала чай, бутерброд, теплые носки и разрешила лечь спать у себя в квартире, не трястись ночью в холодной электричке.

– Кать… – Вовка прервал мои грустные размышления. – Соберись, хорошо?

– В смысле?

– Ты так смотришь вокруг… Тебе же не жить здесь, ну что ты в самом деле!

Я удивленно взглянула на своего друга. Ловит мысли, да не те.

– Нет, Вова, почему, мне здесь, наоборот, нравится, хорошо дышится, простор кругом. Я думаю, что могла бы здесь жить.

– Сомневаюсь. Пойдем. – Вовка взял меня за руку, я не сопротивлялась.

Мне вообще было лучше, когда он начинал командовать. Хуже нет, если Вовка смотрел на меня глазами большого преданного щенка, который готов терпеть все от хозяйки – и тычки, и грубость. Так любит, так безоглядно предан, в таком восторге от нее, что бежит сзади и поскуливает от счастья.

Вовкина мама открыла дверь сразу, как будто ждала нас под дверью.

Маленькая, худенькая, она прильнула к сыну, замерла, потом, не отпуская его, взглянула на меня:

– Здравствуйте, Катенька.

– Мам, зови Катю на «ты», хорошо? Не нужно церемоний.

– Хорошо, сынок, я пока не привыкла. – Вовкина мама ласково провела по плечам, лицу сына. – Ты как-то изменился, стал таким взрослым…

Вовка поцеловал мать в лоб и тоже крепко ее обнял.

– Мам, я не так давно у тебя был, зимой, что ты придумываешь!

– Нет, изменился, возмужал…

Со мной связался, подумала я. Но говорить, разумеется, ничего не стала.

– Пойдемте, дети, я покажу вам вашу комнату.

– Мам, ты что! – засмеялся Вовка. – Я что, комнаты своей не знаю! Ну расслабься, пожалуйста, Катя очень хорошая. Очень! Ты увидишь!

Я на всякий случай отвела глаза, но успела увидеть острый взгляд его матери. Поймет она, что мы с Вовкой по-разному относимся друг к другу? Вообще – что она знает обо мне? Знает ли, что Вовка давно меня любит? Я спрашивала его, но он лишь отговаривался и отшучивался.

Мы привезли разной еды, но у Татьяны Сергеевны было все готово к приему дорогих гостей. Вовка только покачал головой.

– Мам, так ты, наверное, целый месяц ничего не ела, чтобы стол такой накрыть!

– Что ты выдумываешь, сынок!

Да и правда. Месяц назад еще ни сам Вовка, ни его мама даже не подозревали, что он привезет сюда меня, в качестве своей невесты.

Я пыталась помочь Татьяне Сергеевне, но она вежливо отказалась. Вовка остался с ней на кухне, довольно большой и светлой, а я пошла в Вовкину комнату и села там на его кровать.

Вот здесь он спал маленький, я знала, что они всю жизнь жили в этом двухэтажном доме на десять семей. Смотрел в это окно. Мечтал стать артистом, мечтал встретить хорошую девушку… Встретил.

Я оглядела комнату в поисках зеркала. Мне очень хотелось посмотреть на себя. Зеркала нигде видно не было. Я открыла большой старый шкаф. Да, точно, как я и думала, там на створке двери было зеркало, старое, как и сам шкаф, чуть мутноватое, но чистое. Пыли вообще нигде не было, и никаких признаков откровенной нищеты тоже, чего я боялась, – плесени, запахов, сломанной мебели. Все аккуратно, приятно, даже красиво. Ухоженные цветы на окне, нарядные занавески, идеально чистый дощатый крашеный пол, половицы не скрипят.

Вовкина мама раньше работала учительницей биологии, теперь ушла на пенсию и подрабатывает в клубе администратором, когда не болеет, так он мне рассказывал. Хорошая, простая интеллигентная семья, состоящая, как часто бывает, из мамы и одного ребенка. Про отца Вовка говорил сдержанно и отстраненно, тот ушел из семьи, когда Вовке было пять лет.

Я посмотрела на себя в Вовкино зеркало. Я – его невеста, так он сказал маме. Так думает он. А я? У меня впереди – моя единственная жизнь, короткая или длинная, я не знаю. Никто этого не знает. Мне ее жить с Вовкой? Успела ли я полюбить Вовку за это время? Я его всегда любила, просто другой любовью. Мне с ним вместе хорошо, но это иное. Это не как с Никой – счастье, в которое падаешь, падаешь, не слыша себя, не видя ничего вокруг, и даже не так, как с Волобуевым, рядом с которым всегда было радостно и горячо, воздух искрился, хотелось смеяться и петь.

С Вовкой – спокойно. Можно и спеть, но необязательно. Может быть, этого достаточно для хорошей, правильной, нормальной жизни? Для того чтобы растить вместе детей? Моя мама, например, не смогла мне ответить на этот вопрос, она вообще растерялась, когда я ей сказала, что еду к матери своего жениха, чтобы знакомиться с ней.

– Как же так, Катюша… А почему ты его ко мне не привела? Не познакомила со мной?

– Мам, ну это же Колесов! Вовка! Что с ним знакомиться! Ты и так его знаешь! В спектаклях видела! Провожал он меня однажды, помнишь, когда я к тебе ехала в гости…

– Я его только со стороны видела, Катя. Он не сидел передо мной. Я не видела его глаз, не говорила с ним.

– Мам… Зачем тебе его глаза? Вовка меня любит, и точка. Все. Я уверена в нем.

– А в себе, дочка?

– В себе тоже! – засмеялась я и разговор продолжать не стала, слишком трудный для меня.

Может быть, и стоило поговорить об этом с мамой, но я не смогла тогда. Боялась, наверно, что она скажет что-то такое, что остановит меня, а мне останавливаться не хотелось. Мне было по-прежнему пусто, плохо, одиноко. Ника уже точно вернулся из Испании – не на два месяца же он туда поехал, но ни разу мне не звонил, даже просто чтобы помолчать и послушать мой голос, удостовериться, что у меня все в порядке. Нет меня – и все. Он так решил. А я решила – буду с Колесовым, который меня любит.

Из зеркала на меня смотрела красивая, взрослая, немного усталая девушка. Но вполне положительная. Я оделась к Вовкиной маме поскромнее, даже не стала брать короткое платье, туфли на каблуках. Джинсовый сарафан до колен, в котором я приехала, и коса, в которую я заплела волосы, идеально подходили друг к другу. Я себе понравилась. Никого я не обманываю. Вовка мне друг? Друг. Он мне симпатичен? Более чем. Не противен нисколько. Раньше я даже не могла предположить, что нелепый Вовка может иметь ко мне какое-то отношение. А сейчас – имеет, и ничего, я вполне довольна жизнью. Мне с ним хорошо, как всегда хорошо в том месте, где тебе рады.

– Катюша, – Вовка заглянул в комнату, – пойдем обедать!

Татьяна Сергеевна трогательно приготовила просто новогодний обед. Салаты, разносолы, пирожки, горячее – курица с черносливом. Все было на самом деле вкусно. Она выставила и наливку. Вовка налил рюмочку себе, матери, а мне – нет.

– Кате не стоит пить, мам! – улыбнулся мой друг в ответ на вопросительный взгляд матери.

Не знаю, что она подумала. Может быть, что я беременна. Татьяна Сергеевна просто кивнула и не стала ничего спрашивать. Сегодня в автобусе, когда мы ехали и ехали по полям и перелескам, по бесконечной дороге, меня стало чуть подташнивать. И мелькнула мысль, от которой мне стало холодно и нехорошо. А… не беременна ли я на самом деле? Как-то я подозрительно выгляжу. На себя не похожа. Смирная, бледная…

Мы сидели за столом с Вовкой рядом. Я видела наше отражение в стекле буфета. Вовкино положительное лицо и мое – осунувшееся, грустное. Надо улыбнуться. Я заставила себя улыбнуться.