Каирская трилогия - Нагиб Махфуз

к его исследованию в дальнейшем. В любом случае, ты, отец, заставил меня с лёгкостью согласиться на постоянный деспотизм и угнетение с твоей стороны. А ты, мама, не смотри на меня с таким удивлением или неодобрением: я не причинил вреда никому. Это всё невежество. Именно это и есть твоё преступление… Невежество… Невежество… Невежество… Отец — это грубое и неотёсанное невежество, а ты — мягкое и ласковое невежество. Я же останусь жертвой этих двух противоположностей, пока жив. Твоё невежество заполнило мой дух мифами, и ты — моё связующее звено с каменным веком. Как же я мучаюсь сегодня, пытаясь освободиться от следов твоего влияния. Точно так же я буду мучиться завтра, пытаясь освободиться от отца. Было бы намного лучше, если бы вы оба поберегли себя и не делали ради меня таких изнурительных усилий. Поэтому я предлагаю — и темнота этой комнаты тому свидетель — упразднить семью — эту яму, в которой скапливается стоячая вода, чтобы материнство и отцовство прекратили своё существование. Вместо этого дайте мне родину без истории, и жизнь без прошлого, и давайте взглянем в зеркало. Что мы увидим там? Этот огромный нос и эту крупную голову. Ты дал мне свой нос, отец, не посоветовавшись со мной, так безжалостно и самовольно распорядившись мной ещё до того, как я появился на свет. Но вместе с тем, если на твоём лице он выглядит величественном и царственном по своей форме и размеру, то на моём узком лице — смехотворным, словно английский солдат в кругу дервишей-суфиев. Но ещё более странно выглядит моя голова, которая не похожа ни на твою, ни на мамину. От какого далёкого предка я унаследовал её? Пусть его грех останется на вас обоих, пока не выяснится истина. До того, как засну, я должен сказать „Прощайте“. Больше мы не увидим утра. Я люблю жизнь, несмотря на то, что она сделала со мной, как и люблю тебя, отец. В жизни есть вещи, достойные любви, и страница её сплошь покрыта знаками вопроса, что вызывают у нас безумную любовь. Но то, что приносит пользу в жизни, бесполезно в любви, а то, что бесполезно в жизни, имеет огромное значение в любви. Вероятно, я больше не притронусь к рюмке. Скажи: „Прощай, алкоголь!“ Но не так быстро. Вспомни ту ночь, когда ты покинул дом Айуши, решившись больше никогда не приближаться к женщинам, пока ты жив, и как после этого ты превратился в её любимейшего клиента. Мне кажется, что всё человечество как и я, стонет от похмелья и тошноты. Так что помолись о его скорейшем исцелении…»

38

Пыл Ясина угас, когда он остался в экипаже один после ухода Камаля. Несмотря на то, что он был пьян, а время уже было позднее: пошёл второй час ночи, а значит, могли возникнуть сомнения. Он застанет Занубу либо неспящей в ожидании его и кипящей от гнева, либо проснувшейся, когда он войдёт в дом. В любом из этих случаев, ночь не пройдёт спокойно, или по крайней мере, в полном спокойствии.

Он вышел из коляски на углу Каср аш-Шаук и прошёл в дом, пробираясь сквозь кромешную тьму и равнодушно пожимая своими широкими плечами. Он произнёс шёпотом: «Ясин не отчитывается перед женщинами». Он повторил снова эту фразу, уже поднимаясь по лестнице в темноте и опираясь на перила. Но даже повтор её не придал ему полной уверенности. Открыв дверь, он вошёл внутрь, прошёл в спальню в свете лампы из гостиной и бросил взгляд на постель. Она спала. Он закрыл дверь, чтобы слабый свет из гостиной не проник в спальню, и начал тихо и осторожно раздеваться, ещё больше уверенный в том, что она глубоко спит, и рисуя в уме схему, как бы ему незаметно проникнуть в постель, не создавая шума.

— Зажги лампу, чтобы я могла подвести глаза, видя твоё появление!

Он повернул голову к кровати и покорно улыбнулся. Наконец с притворным удивлением спросил:

— Ты не спишь?! Я полагал, что ты спала и не хотел тебя беспокоить!

— Какой ты добросердечный! Который сейчас час?

— Самое большее — двенадцать ночи. Я покинул собрание примерно в одиннадцать и шёл сюда пешком, шаг за шагом…

— Тогда, должно быть, твоё собрание было за городом, где-нибудь в Банхе!

— Это почему?.. Я разве опоздал?

— Ну подожди, утром тебе прокукарекает в ответ петух.

— Может быть, он всё ещё не спит?

Он сел на диван, чтобы снять с себя ботинки и носки. На нём оставались только рубашка и брюки. Тут кровать заскрипела и он увидел её силуэт: она села, выпрямив спину. Затем услышал, как она резко сказала:

— Зажги лампу.

— В том нет необходимости. Я только что закончил раздеваться.

— Я хочу, чтобы ты отчитался передо мной при свете…

— Отчитываться в темноте приятнее!

Она сердито фыркнула и встала с постели. Но он протянул к ней руки, схватил за плечо и потянув на диван, усадил рядом с собой:

— Не надо поднимать бурю.

Она освободилась от его рук и спросила:

— Где же то, о чём мы с тобой договорились? Я согласилась на то, чтобы ты мог напиваться в кабаках сколько захочешь, но при условии, что ты рано будешь возвращаться домой. Я приняла это, вопреки здравому смыслу, потому что если бы ты напился дома, то сэкономил бы кучу денег, которые тратятся понапрасну. Но при этом ты возвращаешься под утро, не обращая внимания на наше соглашение!

«Как можно стараться обмануть воспитанницу музыкального ансамбля, лютнистку? Если твоя неверность будет однажды ею установлена, неужели она ограничится ссорой?.. Подумай хорошенько и не забудь, что потеря её будет нелегка. Она самая любимая из всех трёх твоих жён, и хорошо знает, что делает меня счастливым, крепко держится за нашу семейную жизнь. Эх, если бы не моя скука…!»

— Я был со своей группой, как и каждую ночь, и отправился оттуда прямиком домой. У меня есть свидетель, который тебе