Любить не просто - Раиса Петровна Иванченко

— Вот все и удивлены. Оказывается, человек вовсе не такой, как о нем думали. Куда сложнее!

Ольга Петровна не отрываясь глядела на Куренного, точно хотела услышать от него объяснение происшедшему.

— Это… принимают за порядочность? И в это верят?

— Кто как. А вы?

— Я? Нет, я не сомневаюсь. Я рада, что так.

— Бумаги эти прикажете и дальше держать или все же куда-нибудь отнести?

— Да, да, сюда… Идите за мной.

Ольге Петровне такая новость непонятна. Но приятно одно — она ошиблась в человеке, думала о нем хуже. Ольга работает с Медункой в институте не первый год. Пришли сюда почти в одно время. Он — научным работником с руководящего министерского поста, она — лаборанткой. Энергичный, подвижный, остроумный, Борис умел понравиться с первого взгляда. Но у нее вызывал двойственное чувство. Почему-то не по душе была ей услужливая улыбка в карих глазах, готовность прийти на помощь собеседнику — хотя бы стул пододвинуть или одновременно встать с места. Эрудированный, работящий, компанейский… Что еще нужно человеку? Но Ольга Петровна не могла симпатизировать Медунке.

Какая-то внутренняя неприязнь понуждала ее внимательно следить за ним, особенно за его выступлениями в печати. А выступал он часто. Так что уже привыкли к его имени и читали только подпись. Потому что каждое выступление начиналось примерно одинаково: еще одно заметное явление надо приветствовать! Или — еще одно выдающееся событие, и так далее. Печатал Медунка и многочисленные критические заметки — рецензии, эссе, обзоры. Его все же не принимали всерьез как исследователя, зато и врагов у него не было. Со всеми был в дружбе. Недаром Соцкий прилепил ему эпитет — «гибкий». Все недолюбливают Медунку, а в чем-то определенном упрекнуть не могут. Со всех сторон, куда ни кинь, все как будто правильно. И популярность успел приобрести. Не каждый может похвалиться в его годы двумя томиками работ. А Медунка — пожалуйста! Любопытно, что это никого не удивляло и не вызывало зависти. Мол, Медунка и есть Медунка.

Ольга Петровна про себя считала его бескрылым пустозвоном. Ее тошнило от этого трафаретного пафоса по любому поводу, а то и без повода. Не было у него излюбленных тем, писал обо всем, отстаивал любую точку зрения с одинаковым подъемом, настойчивостью и пиететом. Медунка щедро сыпал красивыми словами в адрес тех, кто этого желал. А в желающих недостатка не было. Впрочем, слова эти не трогали сердца и не тревожили мысли, проплывали мимо, как обманчивые миражи…

И смотри, вон он какой, оказывается, Медунка.

Она ему, правда, ничего обидного не говорила… За всю жизнь никому не сказала плохого слова… Но, в сущности, хорошо это или плохо — молчать, когда нужно говорить и даже кричать? Ты разберись сперва, Оля, может, это не так уж и хорошо — никого не осуждать, делать вид, что всем довольна. Может быть, главное в том, чтобы, осуждая кого-то, оставаться не завистливым и честным?

Нет, она ни в чем не завидует Медунке. Она удивляется. Не ему, а людям, которые видят его насквозь и молчат равнодушно. Может быть, они тоже, подобно ей, хотят думать о других только светло и чисто? Нет, здесь, пожалуй, другое. Кто хочет нажить себе врага? Только какой-нибудь отъявленный фанатик. Вроде Павла Озерного. Да что! И ему Медунка когда-то подрезал крылышки. А Озерный мог бы, если бы хотел, свести счеты с Борисом. Наверняка мог бы…

И снова мысли ее возвращаются к Медунке. Борис Николаевич отказался от премии… Но самый факт победы на конкурсе говорит о многом. Для института — это немалая честь. Директор — Макар Алексеевич Доля — этим явно доволен. Хотя ей кажется, что директору не совсем по душе был его заместитель. Но с Борисом работать было легко: делал свое дело четко, аккуратно. Водил дружбу с нужными людьми.

Имя Бориса Медунки известно. Публикаций множество, никто с ним не сравнится. Макар Доля формально прав: институт получит своего лауреата, значит, и авторитета прибавится.

Ольга Петровна была еще совсем молоденькой лаборанткой, когда Доля появился в институте. Открытый орлиный взгляд черных как смола глаз, решительная походка. Он тогда не слишком полагался на своих заместителей. Правда, в отношениях с людьми директор остался таким же честным. До старости (а ему уже под семьдесят пять) сохранил свою мудрую человечность.

Невесело Ольге Петровне от ее мыслей. Немного досадно за Долю, да и за себя. Но кто виноват? Мы привыкли кивать на других: мол, так повелось. Но, как говорится, человек сам должен ковать свою жизнь. Главное — твердо знать с самого начала, к чему стремиться, во имя чего работать.

Ольга всегда говорила, что ей ничего другого в жизни не хотелось бы. Трое сыновей, хороший муж; правда, вечно в разъездах — он геолог. Ольга во всем как будто счастлива. Но в самой глубине души и ей хотелось бы чего-то большего. Интересной работы, чтобы отдаться ей сполна. Иначе зачем после утомительного рабочего дня уединяется она дома в своей комнате и раскрывает заветную тетрадь? Вверху — имя и фамилия: Ольга Кравец. Внизу дата. Середина еще не заполнена. Там будет вписано заглавие ее многолетнего труда… Будет!.. Ольга верит в это. К этому стремится. Оттого с таким вниманием следит за всем, что творится вокруг, — все перечитывает.

У нее свои друзья: Коля Куренной, Мирослава, Вася Нечипоренко… Все молодежь. Уже новое поколение поднялось в их институте. Ольга им в матери годится, но чувствует себя с ними хорошо, как ровесница. Интересное поколение — талантливое, требовательное к себе. Но, к сожалению, и не без недостатков! Предпочитают идти напролом. Чтобы скорее! Вот и ранят колючками подошвы, или яма на пути подвернется…

Вот как Мирослава. Это ее необдуманное замужество… Слепота, увлечение. Впервые увидев Максима, Ольга Петровна уже почувствовала к нему какую-то неприязнь. Красивое лицо. Говорят, способный архитектор, талант. А все же… Как он следил за своими новыми ботинками — шагу боялся ступить в сторону, чтобы не сойти с тротуара и не запылиться. Ольга Петровна привыкла к мужу и его друзьям-геологам, они были полной противоположностью Максиму. Эти веселые и дружные люди больше заботились о рюкзаках, о теплых и удобных спортивных костюмах да еще о своих бесчисленных камешках,