Бумеранги. Часть 1 - Варвара Оськина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Опасно, – согласилась она, а в следующий момент улыбнулась прямо в камеру. – Но им очень нужны документы. Они будут ждать до последнего. Так что… найди их, Элвин.
Джил ткнула пальцем в список имён и вознесла молитву всем известным богам, чтобы Баррет успел. Похоже, догонять Сандерса становилось нездоровой традицией.
***Джиллиан посмотрела на циферблат выглянувших из-под рукава часиков и втянула запах прелой листвы. Как бы она ни ворчала на дом, но официальная резиденция вице-президентов была красива и по-своему обжита. Белый с чередой колонн особняк, на чьём фасаде зеленели милые колониальные ставни, стоял на холме, окружённый рядами давно простреливших небо деревьев. Он возвышался круглым шпилем башенки хозяйской спальни, и его можно было бы смело назвать уютным, не принадлежи сердце Джил квартирке в далёком отсюда Чикаго. Они знали, что вряд ли вернутся туда. Но Бен лишь притворно хмурился, когда в очередной раз слишком легко поддавался на уговоры не продавать их настоящий дом. Возможно, когда-нибудь Эми пойдёт по стопам отца и решит посвятить себя врачебному делу. Вот тогда пригодятся протянувшиеся вдоль стен шкафы, где учебники чередовались со справочниками. Может быть, она даже выберет для жизни Чикаго…
Однако сейчас их место здесь. И Джиллиан старалась, чтобы дочь не чувствовала себя потерянной в увешанных потемневшими картинами коридорах да чопорных гостиных. Впрочем, Эмили не знала иного. Появившись на свет во время суматошной президентской кампании Грегори Ван Берга, она стала первой вехой в амбициозных планах родителей на политическую жизнь. Желанной, радостной, бесконечно любимой ими обоими, но в первые несколько лет невероятно тревожной и сложной.
Джил старалась не вспоминать те года, когда постепенно понимала, что дочь не в порядке. День за днём держала на руках ребёнка и проваливалась в осознание собственной вины. Потому что кто, если не она? Что причина, если не прошлое? Её прошлое. Да, Бен убеждал в обратном. Он говорил, что так просто случилось. Приводил сотни примеров, десяток научных статей… спорил до хрипоты, ругался, хлопал дверями, но мгновенно возвращался и снова доказывал, неизбежно пуская по кругу колесо своих аргументов. Так действительно случается. И Джиллиан соглашалась. Кивала, осторожно улыбалась, но в глубине души всё равно знала, что виновата. Причина в ней.
Им понадобилось два года, чтобы смириться. Принять диагноз, научиться с ним жить и попытаться найти тысячи плюсов на один слишком тяжёлый минус. Ибо пока с каждой картинки, фильма или книги, с улиц, парков и чужих фотографий на них смотрело олицетворение семьи, пока остальные наслаждались радостными метаморфозами детей, у них с Беном не было ничего. Ни улыбки, ни смеха, ни даже взгляда, только молчаливый ребёнок и набор однотипных действий. В их доме жила то неестественная, болезненная тишина, то слишком громкие визги.
Да, Эми оказалась… сложной. Почти непосильной для тонувшей в проблемах прошлого Джил. Дочь боялась людей, новых мест и шума, впадала в истерики от проклятой брокколи, а потом никак не могла успокоиться. Постепенно подобные взрывы вообще стали их буднями, плавно переходя в наполненные криками ночи. Последние, впрочем, до сих пор оставались проблемой. Их невозможно было ни остановить, ни предугадать.
Бен никогда не показывал усталости, но Джил знала, как ему бывало непросто. Порой, под десятью футами заботы и любви, ей мерещилось невольно прорвавшееся напряжение. За ласковыми улыбками да нежными поцелуями – разочарование, а под всегда неизменным спокойствием – досада. И она понимала, не оставляла иллюзий, что это тоже её вина. Ведь разве могло быть иначе? А потому она не появлялась с Эми на публике, не давала интервью, предпочитала молчать о трудностях и хранила свой шаткий мир от чужих взглядов… До этого момента, когда всё оказалось тщетно.
Неожиданно внимание Джил привлёк громкий скрежет, и она вздохнула. В этот час ей следовало бы лететь в Нью-Йорк или ехать в очередную больницу, отслеживать динамику рейтингов в предвыборном штабе или просто стоять рядом с Беном… Потому что это её работа. Добровольно взятая на себя обязанность, которую в двадцатый день января пять лет назад она пообещала достойно нести. Однако сегодня Джиллиан Рид здесь. В парке перед большим белым домом, где прямо на заасфальтированной дорожке произошла локальная железнодорожная катастрофа.
Подняв воротник пальто, Джил обернулась, когда вслед за противным скрипом раздался шум падающих деревянных кубиков. Трое детей озадаченно посмотрели на покорёженные вагоны, а рядом с ними угловатой кучей упокоилось разрушенное здание игрушечного вокзала. Закатив глаза, Джиллиан подумала, что одному восторженному психиатру следовало бы меньше потакать нездоровой страсти племянницы и не показывать Эмили фотографии крушения поезда на вокзале Монпарнас.
Еще раз вздохнув, она покачала головой, сделала было шаг в сторону уже непригодных для игры поездов, но тут же восторженно замерла. Застыла, счастливо зажмурившись, когда, отражаясь от оконных проёмов, зазвенел детский смех. Джил вслушивалась в него с отчаянным упоением, запоминала каждый перелив и полутон, чтобы потом постараться отложить в самом укромном уголке сердца. Это был восхитительный в своей естественности звук. Такой привычный для многих, но до сих пор слишком новый для их молчаливой семьи. Господи, неужели им с Беном повезло выкарабкаться в нормальную жизнь? Джил снова открыла глаза и с осторожной улыбкой взглянула на заходившихся весельем детей.
Погодки Баррета были единственными, кого Эми пустила в свою жизнь. Но радовала даже это. Затеянная Оливией терапия оказалась неожиданно удачной и будто порывом ветра смахнула налёт страхов и психопатий. Джиллиан боялась радоваться, страшилась мечтать, но вот уже полгода каждый вторник, под громкий хохот двух мальчишек и одной не по возрасту высокой девчонки в этом доме что-то падало или ломалось. Кто-то счёл бы это проблемой, причиной повысить голос или отчитать слишком развеселившихся детей, но для Джил так выглядело счастье. И, видит бог, она никому не даст его разрушить. Ни Бену, ни Сандерсу.
Джиллиан присела на корточки рядом с хихикавшей дочерью.
– Мне казалось, поезда не прыгают из окошек, – задумчиво проговорила она, вернула тяжёлый игрушечный паровоз на положенное тому место, а потом удивлённо хмыкнула. – Кто из вас придумал использовать цветочный горшок вместо трамплина?
Чёрт возьми, она отвлеклась лишь на пару секунд, а хитрецы уже умудрились что-то стащить. Тем временем Кристофер, самый старший из троицы, попытался незаметно задвинуть в аккуратно подстриженные кусты ободранную доску, и Джил фыркнула. Похоже, они действительно инсценировали Монпарнас. Ох, Оливия…
Вот уже год Эмили любила поезда. Нет, пожалуй, это слово не до конца могло описать чувства маленького особенного человека. Она ими болела. Со скрупулёзностью ребёнка, что выживал в мире хаоса и сводящем с ума беспорядке,
