Стихотворения и поэмы - Максим Рыльский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
251. ГОЛОСЕЕВСКИЙ ЛЕС
© Перевод М. Зенкевич
Во время героической обороны Киева в 1941 году Голосеевский лес был местом большого сражения.
В короне Киева смарагдом темнограннымПереливался он, и дням благоуханнымВ воспоминаниях не отцвести моих.Бывало, вырвавшись из улиц городских,Горластее галчат, спешим мы, гимназисты,Халву с орехами погрызть в тени сквозистой,А солнце золотит его дубов венцы,И дразнят свистом нас насмешливо скворцы,И облака плывут, белея парусами,И, любопытствуя, склоняются над нами.И не забуду я ни лодки, ни веслаИ ни дороги той, что в гору нас велаИзвилистой рекой от милого трамвая.Нередко и теперь я нежно вспоминаюТе дни, когда с женой и другом молодым(Романтик, он меня не называл «Максим»,А «кабаллеро» лишь, да иногда «Массимо»)Прогуливался я под ветвями шальными —И я с романтиком в эпитете такомХотел им подражать, но вовремя потомУдерживали мы порыв на полдороге:Ведь взгляд у девушек такой лучисто-строгий,Что и романтики (они ли не должны?)Пред ним смиряются, как пред лучом весныРазгульный снеговей… В игре пятнистой света,Средь зелени дубов калечили мы ФетаИ даже Надсона (мой славный побратимСчитал его тогда учителем своим,Сам будучи поэт, а больше — композитор).Как были ветерком горячим кудри взбиты,Где время лишь поздней добилось, снегом пав,Осуществления своих предвечных прав,Посыпав волосы как будто перцем с солью!Как радовались мы свободе и приволью,Как по-ребячески катались мы с бугра,Как сделалась тогда от зелени пестраМоя в историю попавшая толстовка!Как зяблик из листвы высовывал головку,Чтоб посмотреть на нас, и серебристый свистВплетался тонкими струна́ми в шумный лист!Какой был светлый день! И небеса какие!Как в дымке розовой вдали маячил КиевЛучистым маревом! Я в памяти сберегИ день тот солнечный, когда в свой звонкий рогТрубила по лесам весна свои сигналыИ племя пастухов коров еще не гналоНа талые холмы, где в грязной белизнеПо впадинам канав лежал ноздристый снег, —Но воды пенились, трава рвалась сквозь листьяВверх, к солнцу, и дрозды звенели голосистейСреди кустарника. Я и приятель мой.Охотник и певец (он в школе трудовойПо нотам петь учил хор детский терпеливо,И полюбился мне за то, что дар счастливыйИмел — поэзию и жизнь соединять),Мы к выводу пришли, что нужно натаскатьСобак на вальдшнепов, без ружей. Лес открытыйЕще не зеленел. Охотник знаменитый,Который был судьей на выставках собак, —Подумайте! — к тому ж по вальдшнепам мастакИ мастер чай варить в лесу из разных зелий,Вдруг согласился сам (то был конец недели,А может, выходной) возглавить наш поход.Пошли мы не спеша, и, выскочив вперед,В самозабвенье псы бежали перед нами,Подобно челнокам, ныряя меж кустами,Вынюхивая след по ржавому листу.А мы, забыв тревог житейских суету,Впрямь по-аксаковски гуторили толковоО лете вальдшнепов, когда они, по словуСудьи собачьего, одним календаремРуководясь, летят не клином, не углом,Не стаей, а вразброд, тайком, поодиночкеНа клич серебряный весны, и в чаще ночьюСадятся отдохнуть. Пускай еще зимаСердито сыплет снег, дорога их — пряма,Когда в календаре день марта двадцать пятыйПо стилю старому. Недаром этой датойОтмечен их пролет, и вальдшнепы верныПриметам радостным изменчивой весны.Но вдруг под разговор остановилась Леди,И Аста нюхает серьезно, без комедий,И стойку делает, — и вальдшнеп взвился вверх,Крылом коричневым блеснув, как фейерверк,И вытянувши нос свой, длинный и красивый…Ужели кто-нибудь найдется нас счастливей?Вот в заповедный яр знаток наш наконецПовел с собой собак, а я и друг-певецПрисели покурить и в юношеском пылеВ соревнование привычное вступили:Толстого вспоминать — «Казаки», а потом«Войну и мир»… Хотя и был я знатоком,Мой друг не отставал… Когда же он «Ругаем»И «чистым делом марш» блеснул, то уступаяУчителю, его победу я призналИ победителя в уста поцеловал.Тот поцелуй в лесу под небом беспечальнымНе показался нам тогда сентиментальным.
А сколько было нас, счастливых киевлян,Что, завершивши свой еженедельный план,Толпой и парами, веселые как птицы,В лес Голосеевский спешили, чтоб напитьсяДыханья свежего, душистого вина!Но вот нагрянула, как в ночь мороз, война,И полчища врагов нахлынули на Киев…Лес Голосеевский, и ты встал в дни такиеКак честный, гордый муж — и сам в сраженье пал,Но злого недруга ты под себя подмял,И не одно с тобой упало вражье тело.Ты славно, друг мой, жил и умер в битве смело!И прогремит в веках твой подвиг боевой!Когда настанет день, великий день святой,И мы вернемся вновь на нашу Украину —Родимый дом чинить и след стирать звериный, —Мы склонимся тогда пред пеплом и твоим,И верю: в этот день побегом молодымТы встанешь в поросли дубовой и кленовойИ юной зеленью воскреснешь к жизни новой.
17 марта 1942 Уфа252. ЧАША ДРУЖБЫ
© Перевод автора
До броні, слов’яни, до броні![28]
М. СтарицкийВ сумеречной песне колыбельнойИ в седом сказанье о походах,О походах, подвигах бессмертных,В соловьином свадебном напевеОн не раз звенел, переливался —Вековечный голубой Дунай.
Смутной далью, плеском лебединымИ кровавой древности преданьем,О раздорах грустною легендойИ о дружбе-побратимстве быльюОн шумел, младенческое сердцеСладкой болью нежа и чаруя,Всеславянский голубой Дунай.
Все мы им взлелеяны, славяне,И в борьбе священной, грозовой,Как один, подымем чашу дружбы,Как один, подымем чашу клятвы,Чашу братства, славы и свободы, —Да погибнет, да исчезнет враг!
Не за кривду мы идем — за правду,На высокий, честный ратный подвиг,Чтоб над древней золотою Прагой,Над кремлевской гордою твердыней,Над мерцаньем Вавеля суровым,Над лесной задумчивостью Минска,Над вершиной Киева цветущейСмелый ветер вольности шумел.
В час, когда клубилась вражья силаЧерной тучей над Москвою светлой, —За нее в кипучей буйной битвеВсе народы братского Союза,Как один, стояли головою,Отстояли стяг ее и честь.
Это ль, братья, не пример великийЕдиненья, стойкости могучей,Мужества лучистый образец?Так подымем выше чашу дружбы,Так подымем выше чашу клятвы,—Да погибнет, да исчезнет враг!
Да шумят единым светлым шумомСиний Днепр, серебряная Висла,Вольной Волги славное раздолье,Мир славянский — голубой Дунай!
2 апреля 1942253. ТЫ, КАК ДОЛЯ МОЯ…
© Перевод Е. Благинина
«Ты, как доля моя, многотрудна!Что ты ночью шепчешь, земля?Что не спишь, уныла, безлюдна,Всё о чем-то безмолвно моля?
Иль ветра́ми ясной погодыОхладить мне твое чело?Иль собрать для тебя все водыИ всех солнц унести тепло?
Иль все розы, все тихие зориНа кремнистое ложе сложить?Иль в смятенье сыновнем и гореУ святого подножья тужить?»
А она мне сквозь ночь, сквозь муку:«Ты не смеешь тужить обо мне!Укрепи свое сердце и руку,Слезный плач затаи в глубине,
Разрази ты врагов постылых,Чтоб не шли они дальше в крови.Знай: одна лишь ненависть в силахОбратить мое сердце к любви.
Только гневом дышу я ныне,Напоила желчью язык,Чтобы снова в словах голубиныхРастворился мой грозный крик.
Пусть же будет твой каждый атомСлит со страстью моей — в одну,Чтоб ты снова увиделся с братом,Чтобы снова обнял жену.
Всё, чем я жила, красоваласьНа дорогах погожей поры,Все стремленья, радость и жалость,Песни все, все былые пиры
Заменила я сталью и кровью,Ризы светлые сбросив с плеч,И не розы в моем изголовье,А отмщенья карающий меч!»
1 сентября 1942 Москва254. ОСЕНЬ
