Улан Далай - Наталья Юрьевна Илишкина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Всё, про пирожки с мясом теперь забудь, – строго сказал Иван Семенович Чагдару. – Если не хочешь человечины отведать.
– Человечины? – с оторопью переспросил Чагдар.
– Да, я в прошлом году в Кинеле купил у бабы-разносчицы пирожков. Говорила, что с курой. Я откусил, что-то на зуб попало. Достаю – батюшки, детский ноготь… Ох, и рвало меня тогда, все кишки наизнанку. Оклемался, схватил наган, хотел бабу ту пристрелить, да поезд уже двинулся… С тех пор в дорогу набираю американских консервов, а пирожки на остановках только с картошкой покупаю.
– Так вроде бы голод преодолен, – содрогнувшись, пробормотал Чагдар.
– Молодой человек! – Павел Игнатьевич обращался к Чагдару только так. – Если в газетах про это писать перестали, это еще не значит, что явление изжито. Просто запретили публикации на эту тему, чтобы не поощрять оскотинивание населения. А вы вроде неглупы, так сличайте то, что читаете в прессе, с тем, что видите вокруг. И делайте свои выводы. Для этого голова мыслящему человеку и дана.
– Но большевикам верь! – перебил его Иван Семенович. – Большевики за простой народ душой болеют и переживают страдания вместе с ним. У товарища Ленина почему так здоровье пошатнулось? Вот поэтому. Надо газеты купить, почитать про его состояние.
В киоске на уфимском вокзале из центральных газет были только «Известия» недельной давности. Общее состояние вождя революции продолжало улучшаться. Температура нормальная, но пульс частит, а дыхание редкое.
– Тревожится сердце Ильича! – отметил Иван Семенович. – Как без него ЦК работает?
– Да, не вовремя вышел он из строя, – подхватил Павел Игнатьевич, – как бы не передрались там без него. Не отклонились от курса… Вы как, молодой человек, относитесь к новой экономической политике?
– Не знаю, – пожал плечами Чагдар. – Я с двадцать первого в Сибири да в Монголии. Но раз партия решила, значит нужная народу политика.
– Ну нет, – возразил Иван Семенович. – Рабочий класс боролся-боролся с буржуями, а они изо всех щелей повылазили и опять наживаются на народе. Вот глядите, – потряс газетой. – ГУМ предлагает к Пасхе куличи и ромовые бабы. А Резинотрест специально к празднику выпускает мячи, клеенки и галоши. Пасха в галошах и с мячом!
– Люди в плену старых обычаев, – согласился Чагдар. – С верой трудно бороться. Вот в Монголии – совсем невозможно. Так они что придумали: в храмах вместо Будды портрет Ленина помещают.
– Ну и что тут удивительного? – Павел Игнатьевич оторвался от газеты. – В России портрет Ленина в красный угол вместо икон вешают. Не может человек жить без поклонения. Столько веков он ходил под богом. А теперь бога убрали – нужен заместитель, пусть и смертный.
Чагдар задумался: чем бы заместить бурханов в голове младшего брата? Чем-нибудь заместит, лишь бы выжил. Из-за конспирации Чагдар не мог писать домой последние полтора года и ничего от родных не получал. Очень надеялся, что отец и Дордже живы. Когда привез домой Дордже после Новороссийска, то не с пустыми руками приехал. Но надолго ли хватило отцу и брату тех запасов?
В прошлом году писали в газетах, что от бескормицы всю скотину в Поволжье и на Дону перерезали и съели. Съели даже кошек с собаками. Поезд идет как раз по тем местам, где голод свирепствовал особо: люди все тощие, как жерди, одни скулы торчат из-под платков и шапок. Беспризорные дети вдоль дороги стайками, грязные, босые, проклюнувшуюся зелень едят. Вчера один такой особливо нахальный умудрился к ним в вагон прошмыгнуть, пока на паровоз уголь грузили. Проводник Степаныч его за шкирку вытащил, так он под вагоном пролез и с другой стороны стал стучать палкой по окнам:
– Граждане, помилосердствуйте, киньте корочку хлебушку-у-у-у…
Когда поезд докатился до Самарской губернии, картинки за окном стали еще мрачнее. Деревья с ободранной корой, сараи без крыш, люди как тени, дети-скелетики, животы разбухли, надетые на голое тело зипуны не сходятся, пупки торчат вперед… По окнам палкой уже никто не стучал – у этих беспризорников не оставалось ни сил, ни нахальства. Чагдар раскатал свой тюфяк и пролежал весь день, закрыв глаза.
В Рязанской области картинка стала выправляться. Появились собаки и крыши на сараях, кое-где светлыми заплатами на фоне серых изб виднелись новые постройки, в полях пахали крестьяне, паслись целые стада коров. На вокзале торговки предлагали кислое молоко и топленое масло.
– Ну вот, мил друг, не везде плохо! – ободрял Чагдара Иван Семенович, макая в граненый стакан со сметаной половинку бублика. – Это ты еще Москву не видал!
Москва Чагдара ошеломила прямо с перрона. Носильщики в белых передниках выстроились у дипломатического вагона: знают, где едет самая денежная публика. Степенно стояли, заложив большие пальцы за лямки передников позади людей в форме ГПУ, молодцеватых, подтянутых, свежевыбритых – как для фотографии. Впереди – человек в шляпе и при галстуке, и хоть в штатском, но видно, что главный. Он встречал монгольских генералов. Монголы в своих пестрых халатах, с перьями на шапках, первыми спустившись на перрон, смотрелись среди мельтешащей серо-черной толпы как диковинные птицы. Приезжие и встречающие, пробегая мимо, тянули шеи, разглядывали монголов, но никто не останавливался. Куда все торопятся?
Дипкурьеров тоже встречали, но не так почетно. Когда носильщики забрали ученый багаж Бориса Борисовича, а толпа схлынула, в вагон прошли двое усталых людей в запыленных сапогах, коротко поздоровались за руку с товарищами.
– Этот молодой человек с нами, – кивнул на Чагдара Иван Семенович.
– Здороваться не может, – объяснил Павел Игнатьевич. – Кисть не работает.
Обошлись кивками. Пошли вперед быстро, выстроившись крестом: один из встречавших впереди, потом оба курьера, сзади – второй встречающий. Павел Игнатьевич, хоть и на протезе и с палкой в руке, но скорость держал. Чагдар шел сбоку, в том же темпе.
У входа в Казанский вокзал их ждал шестиместный автомобиль. Не успел Чагдар захлопнуть дверцу, как машина рванула вперед, отчаянно сигналя шарахавшимся в стороны извозчикам и громыхая на выбоинах. Из окна все казалось Чагдару ненастоящим. Женщины в обрезанных до колена платьях, с короткими волосами, смешные мужчины в коричневых ботинках с крагами и узких, словно поддернутых брюках, мальчишки-газетчики, бросавшиеся под колеса со своим скоропортящимся товаром: «Покаяние патриарха Тихона!», «Советская власть простила реакционера!» – и вдоль всей дороги от вокзала до Кузнецкого Моста огромные окна пивных, трактиров, магазинов и вывески, вывески, вывески, которые Чагдар и читать-то не успевал.
– Зверь машина! – перекрывая шум мотора и дребезжание корпуса, прокричал на ухо Чагдару Иван Семенович. – «Руссо-Балт», двадцать четвертая! В
