Два романа о любви (сборник) - Борис Горзев

А пока до вечера есть время, то где тут нужный банк – Banca d’Italia? Узнал: на площади Сан Марко. Но еще есть и на улице Calle Larga Mazzini. Это прямо от вокзала, если плыть по Гранд-каналу на вапоретто, то есть водном трамвае, в сторону моста Риальто, а оттуда пешочком до этой самой улицы Larga Mazzini, то есть Длинного Маджини. Чудесно, подходит – именно по каналу. И поехал, вернее, поплыл.

В банке нужно было фактически одно: глянуть, сколько денег на его счету, то есть удостовериться, что сумма, оговоренная негласной сделкой с господами из компании «Пантиери», переведена на его счет. Удостоверился. Всё в порядке. И поплыл на вапоретто обратно. Вид Гранд-канала с многочисленными гондолами напомнил о чувстве, возникшем на соборной площади в Милане: ощущение полной беззаботности. С этим совсем не вязалось с названием фильма, о котором упомянула Беатриче, – «Смерть в Венеции». При чем здесь это, чушь какая-то!

Осталось побриться в парикмахерской, зайти в ресторан пообедать, вечером пройтись по городу и забрать вещи из камеры хранения, вот и все дела.

А Биче на ее мобильный не позвонил, хотя вспоминал об этом, когда видел в городе телефоны-автоматы. Как-то в душе не складывалось.

В Москве Петру сообщили, что, пока он прохлаждался в Италии, тут настала несусветная жара, аномальная, рекорд за рекордом, аж до тридцати семи градусов, загорелись подмосковные торфяники, город окутал смог, люди задыхались, особенно старики, даже были жертвы. А с двадцатых чисел августа, слава богу, пошло на спад, и вот – пожалуйста, он и вернулся. Вовремя. Короче говоря, везунчик. Но само выражение – «прохлаждался в Италии» – звучало забавно, ибо на Апеннинах тоже было жарко, хотя и не как здесь, конечно.

Начались рабочие будни. Будни – это служить переводчиком на фирме, присутствовать на переговорах, а до и после них работать с документами. Потом, когда начальство что-то поправит, а более высокое начальство, курирующее отрасль на государственном уровне, утвердит или сделает замечания (а это означает опять правку документов и опять переговоры), тогда несколько дней отдыха, тогда можно говорить и даже думать только по-русски, а не по-английски или по-итальянски.

Сразу после отпуска были переговоры с известной в мире судостроения сингапурской компанией «Sembcorp Marine, Ltd», поэтому, наравне с «английским» Петром, присутствовал и переводчик с малайского. Ладно, поработали, всё сделали, теперь господа переводчики могут пару дней отдохнуть.

Петр отдыхал странно. Сначала написал короткое электронное письмо на адрес некоего Александра Кожемякина («Алик, привет, старик, как дела, не сдох от жары, у меня есть новости, побывал в Италии, масса впечатлений, давай встретимся в “девятке”, поболтаем, мне удобно завтра в три дня»), затем отправил это письмо адресату, и назавтра они встретились в кафе-баре под названием «Арбат 9», хотя там, как они хорошо знали, всегда полно народа. «Старик» оказался человеком лет тридцати, они нашли свободный столик и, попивая вино под шум голосов, негромко говорили на итальянском, причем говорил в основном Петр, а его визави изредка задавал вопросы. Минут через сорок вышли из кафе и разошлись в разные стороны – один к Арбатской площади, другой к Смоленской.

Резюме: информация о прошедших переговорах с членами совета директоров сингапурской компании «Sembcorp Marine, Ltd» передана московскому представителю судостроительной компании «Пантиери» (то есть чистопородному итальянцу Алику), штаб-квартира которой в городе Триесте. Это там же, в Италии. Всё в порядке.

В начале сентября прошел один дождь, за ним другой. Это первые дожди за истекшие два месяца, сообщили по телевидению, вот каким аномальным было лето. А я, хмыкнул Петр, прохлаждался в Италии! И вспомнил старика Антонио и его внучку, мулатку со знаменитым именем. Мулатка Беатриче, бывает же такое! Да, нечто несовместимое.

Это было недавно, это было в Италии. Италия!.. Вспоминалось, конечно, разное, но чаще всего старик Антонио и Биче-Беатриче, они так и стояли перед глазами. Почему? Петр не знал. Музыка? Ведь всё это связано с музыкой… Да, музыка открылась как-то по-новому – музыка не чья-то конкретно, не Сальери, Моцарта или Верди, которых довелось слушать в путешествии, а музыка как явление, сама по себе. Как-то он ее почувствовал… острее, что ли? Или просто впервые почувствовал по-настоящему? Он не знал, не понимал. Музыка, да…

А еще? Еще Биче-Беатриче, которая его задела. Именно задела – своей иронией, даже высокомерием, и именно по отношению к нему. Во всяком случае, так казалось теперь, по воспоминаниям. Теперь хотелось сказать: «Вот стерва!» – и вымести ее из памяти, как сор из избы. Однако не выметалась, сидела там, будто заноза. Задела!

Например, он вспомнил, как она спросила, смотрел ли он «Смерть в Венеции» (кажется, это фильм Висконти, если он не ошибается), а потом произнесла не то с ноткой презрения, не то с ученым видом знатока: «Так посмотрите. Смерть в Венеции, это прямо для вас» – и сразу заговорила о чем-то другом, а он подумал: почему это для него? Что вообще она о нем знает?..

Ладно, коли так, то надо бы теперь посмотреть этот фильм. Который, значит, для него. Заинтриговала, стерва!.. А как посмотреть? Ну, по нынешним временам проще некуда: небось есть на соответствующем сайте в Интернете. Уселся перед ноутбуком – и точно: сразу нашел, стал смотреть. Два часа убил на это занятие. И что? Да ничего особенного. Снято мастерски, конечно, и музыка прекрасная (Густава Малера, как оказалось, – ах, опять музыка!), но сама тема, сам сюжет, некие мучения интеллектуала-композитора со странностями, тоска по прекрасному, по чистоте и недостижимому совершенству (это являл собой образ прекрасного юноши, прямо ангела), а в финале смерть, причем смерть какая-то тоже странная, смерть как символ, – всё это не произвело впечатления. Да и Венеции как таковой там нет, ибо действие происходит не в ней, а неподалеку, в Лидо (кстати, там проводится Венецианский кинофестиваль). Короче говоря, что за связь между Петром и смертью в Венеции, осталось совершенно непонятным. Чушь собачья! Напридумала же дамочка! Чтобы задеть, подначить, обидеть? Или показать, что она знает и чувствует что-то такое, что ему, недалекому, не дано? Черт ее знает!

Это даже разозлило. И засело в душе. Не каждый день, а напоминало о себе. И получалось так, что теперь он думал о миланской Биче-Беатриче довольно часто. В том числе опять вспомнил о том, что ему оставили телефончик, а он даже не позвонил, чтобы попрощаться и поблагодарить за гостеприимство, за показ Милана, за Ла Скала и «Набукко» Верди. Нехорошо вышло, бестактно, право слово. Хоть ты трижды предатель родины (да не родины, но это отдельная тема!), хоть циник и прочее, а блюсти приличия надо.

И решил сделать так. Вечером нашел оставленную ему визитную карточку и со своего мобильника набрал номер Беатриче, тот самый, который на ее визитке был вписан от руки, тоже мобильный, личный, начинавшийся с +39. Прошло соединение, однако после второго гудка Петр нажал на отбой, отключился. То есть не стал ждать, когда ответят. Расчет такой: сейчас или после Биче обнаружит непринятый вызов с незнакомым ей входящим номером и, если заинтересуется, кто это, перезвонит сама. И получится как бы так: это не он звонит ей, а она ему. Пусть шито белыми нитками и вообще по-дурацки, но вот так.

Тем вечером ответного звонка не было. Назавтра тоже. А вот еще через день, поздно вечером, точнее, уже около часа ночи, когда Петр собирался спать, запела телефонная мелодия. Он прижал мобильник к уху и услышал женский голос, утвердивший по-итальянски:

– Петер, вы звонили мне.

– А как вы поняли, что вам звонил именно я? – с долей иронии вопросил он.

– Это просто. У меня высветился номер, начинающий с +7. Я посмотрела по справочнику: это код России. А в России у меня, кроме вас, нет знакомых. Значит, только вы.

– То есть вы меня вычислили.

– Э… не поняла? Что я вас?

– А, это такое русское выражение, шутливое, означает: определили, выяснили, кто это.

– Ну, пусть так. Я слушаю вас, Петер. (У нее с самого начала их знакомства не получалось слово «Пётр» – выходило «Петер» или Петр через «е», а не «ё». Забавно! У итальянцев проблема с буквой «ё», что ли?)

– Так вот, во-первых, здравствуйте. А во-вторых, я посмотрел тот фильм Висконти. «Смерть в Венеции» – помните, вы мне советовали? Посмотрел. И кроме музыки Малера…

Она перебила:

– Да, Малер там прекрасен, а сам фильм вы не поняли, значит.

– А что я должен был понять?

– Что? Что этот фильм Висконти – притча. И главное там – размышление об эфемерности. Эфемерности всего, понимаете? Красоты, любви, даже музыки. И о неизбежности смерти. Я это чувствовала, а теперь поняла: неизбежность смерти, да. Ладно, всё, извините, я очень устала.

– Простите, конечно, уже час ночи.

– Нет, у меня одиннадцать вечера.

– А, забыл – разница во времени!.. Но при чем здесь смерть? Ну хорошо, зачем я звонил вам? Не из-за фильма. Просто хотел извиниться, что не попрощался, уехал и не позвонил, не поблагодарил за всё – за гостеприимство, за поход в оперу и прочее. Уехал в Венецию, потом всякие дела, потом вокзал, суета, поезд в Москву.