#на_краю_Атлантики - Ирина Александровна Лазарева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Юля, Юля… Я, может быть, скажу сейчас очень жестокую вещь, но жестокость не отменяет истины: если умеешь бороться, то умей и умереть. Вольному воля, ходячему путь.
– Марина! – Юля опять воскликнула с укоризной, но не обиделась, зная, что та не могла иметь в виду вероятную смерть Кати, а говорила скорее в общем.
– Ладно, забудь. Просто тяжело это. Вся моя жизнь настолько изменилась с появлением детей, что я уже сама себе не рада. Без детей тоскливо, с детьми бодливо. Каково это рыдать и биться в истерике по ночам, оттого что не можешь терпеть вот это все? А главное, не выносишь саму себя, свою неспособность быть каменной, свою несдержанность, свою ярость… А ведь я не одна такая. Медленно сходят с ума все женщины этого никчемного мира. А быть может, и мужчины. Как, однако, измельчал человек, если остаться наедине со своими близкими для него – испытание! – сказала она со злорадством.
После этих слов они замолчали. И вдруг Юля задумчиво произнесла:
– Мы забыли свои корни.
– Что? – Марина не поняла ее и чуть растерялась.
– Мы забыли свои корни, забыли, что в деревенских семьях было и по десять детей, и не было школы… Справлялись как-то.
– Справлялись? – зло засмеялась Марина. – Я скажу тебе, родная моя, как наши предки справлялись: они били детей что есть мочи. И через это суровое воспитание добивались беспрекословного подчинения и послушания. Да разве сейчас так можно воспитывать? А мне – тем более. Ко мне и так опека часто является с проверками. Они приемных родителей так трясут, как кровных никогда не будут трясти.
– Но что же тогда делать? – Юля почувствовала внезапно, как на нее нахлынуло чувство вины за то, что она всегда жаловалась Марине, но никогда не понимала и не предвидела ее бед. Все они так привыкли, что проблемы могли быть у кого угодно, но только не у нее, человека, сохраняющего бодрость духа в любой ситуации. – Как тебе помочь, Марин? Может, воспитателя нанять или кого-то еще?
– Да! – махнула рукой та и откинулась на диван, держа телефон перед собой. – Ты думаешь, у меня только сейчас эти проблемы начались?
В эту минуту в комнату с криком ворвались дети. Аня побежала по гостиной и запрыгнула на диван. Едва не наступив на мать, она вскочила на спинку дивана. Следом за ней бежал Андрей и размахивал саблей. Марина тут же забыла про разговор и вскочила с дивана.
– Аня, ты в своем уме? Тебе сколько лет, чтоб так прыгать? Слезай, диван сейчас сломаешь.
Но Аня не слышала ее, потому что в тот же миг Андрей заскочил на диван и стал бить сестру игрушечным мечом.
– Получай, получай, дура! – кричал он с недетским остервенением. Аня визжала и пыталась закрыть себя от ударов руками. Марина схватила Андрея за руку.
– Андрей, прекрати! – закричала она. – Нельзя бить сестру!
– Пусти, я убью эту дуру! Она сломала мою шахту крипера!
– Какую еще шахту?! Уймись!
Но в одно мгновение, воспользовавшись тем, что Андрей отвлекся, Аня соскочила с дивана и несколько раз с силой ударила брата по голове кулаком. Марина взвыла от ярости.
– Да ты что, безумная! Нельзя бить по голове! Он… инвалидом… из-за тебя… Я не знаю… что с тобой сделаю сейчас! – Марина задыхалась от гнева. Теперь она схватила Аню за руку и оттащила ее от брата.
– На, получай! – Андрей бросился за ними следом, не думая.
Последняя капля терпения, какая была заключена в полном теле Марины, иссякла. Ничто не могло остановить их. Ничто. Они не понимали человеческого языка. Потому она взревела:
– Уймитесь оба! А не то я вас… Сейчас такое вам устрою! Это же надо! Я разговариваю! По телефону! Подруга, век не виделись! А вы! Калечите друг друга! Орете! Невоспитанные! Избалованные! Неадекватные!
Рев Марины всегда действовал на них как переключатель: они оба тут же затихли и виновато потупили взгляды. Когда Марина кричала, им казалось, что сама земля сотрясалась от ее гнева, стены квартиры прыгали перед глазами, раздвигались и задвигались, а внутри что-то обрывалось от страха.
– Вон из комнаты, и чтоб ни звука больше!
На крик жены из спальни вышел Виталий. Он стоял в дверном проеме, серьезный, суровый, но не злой. Он строго глядел на Андрея и Аню.
– Я вообще-то тут работаю, – сказал он детям, когда они проходили мимо него. – А вы маму доводите до исступления. Как не стыдно!
Лишь только все они вышли из комнаты, как Марина подобрала с дивана телефон и снова села на диван. Юля все это время терпеливо ждала, потрясенная сценой, невольным свидетелем которой она стала.
– Что ты хотела сказать? – спросила Марина отрешенно. Взгляд у нее был потерянный.
– Ты, главное, не воспринимай все так близко к сердцу. Ну бесятся, бьют друг друга – это дети.
– Юля! – Марина вдруг выпрямилась и поднесла телефон близко к лицу. Глаза ее были странным образом выпучены и имели неживой, кислотный блеск. Она говорила шепотом и оглядывалась на дверь, словно боялась быть услышанной. – Я большой грех на душу хочу взять. Я еще никому не говорила об этом. Тебе одной расскажу.
Внутри у Юли все похолодело.
– Кажется, я знаю… о чем ты.
– Ты не можешь знать! Это нечто невероятное, фантастическое даже. Никто не знает, что у меня творится в мыслях, в моей больной голове, когда я наедине с собой и своими демонами-искусителями.
– Да нет, Марин… Я, кажется, все поняла сразу. Лишь только ты сказала. Не знаю почему, наверное, потому что знаю тебя как облупленную. Но ты этого не совершишь.
– Если ты знаешь, о чем я говорю, то знаешь, что совершу. Я уже в одном шаге от этого. Мне нужно только, сама понимаешь, сходить в одно место, и все. Назад пути не будет. – Марина засмеялась тихо и с какой-то непохожей на нее холодной злостью.
– Милая моя, ты не сделаешь этого, – как можно мягче сказала Юля. Она по себе помнила, что, когда человек в припадке, когда он не помнит себя, только мягкий голос может вернуть его к действительности.
– Я говорю: сделаю! – с какой-то не присущей ей жесткостью воскликнула Марина.
– Знаешь, почему я верю, что не сделаешь?
– Почему это?
– Сама
