Россия, которую мы потеряли. Досоветское прошлое и антисоветский дискурс - Павел Хазанов

искореняется злом» и Пожарский убит, Фандорин отклоняет предложение возглавить московскую полицию при новом генерал-губернаторе, великом князе Симеоне, потому что тот не собирается обличать порочность тайной полиции[309]. Фандорин, обладающий «чувством собственного достоинства», как отмечал в интервью Акунин, не в состоянии с этим мириться[310]. Однако для Михалкова в 2005 году образ мыслей Фандорина оказывается неприемлемым, поэтому художественный руководитель и продюсер фильма переписывает финал – Фандорин у него соглашается остаться на государственной службе. В интервью, данном после съемок, Акунин весьма примечательным образом пересказывает свой спор с Михалковым[311]. Сначала писатель повторяет доводы режиссера, утверждавшего, что «Фандорин – идеал благородного чиновника, который ни за что не уйдет со службы в трудный для отчизны час, потому что это будет эгоизмом и предательством». Затем добавляет: «Я сам не на сто процентов уверен в правильности поступка книжного Фандорина. Это очень непростая проблема, особенно в России: личность и государственная служба». Сравнивая Фандорина в книге и в фильме, Акунин проводит параллель с двумя постсоветскими политиками – Егором Гайдаром и Анатолием Чубайсом. Первый приходит в ельцинское правительство ненадолго в 1992 году, чтобы провести «шоковую терапию», после чего сразу же покидает свой пост, и Акунин считает оба поступка достойными восхищения. Чубайс же остается на государственной службе, чтобы, по выражению Акунина, «сделать много полезного для России» ценой «чертовой уймы этически сомнительных компромиссов». В ответ на дальнейшие вопросы Любови Аркус (которая берет у него интервью), высказывающей предположение, что такой персонаж, как Фандорин, вряд ли унизился бы до подобных компромиссов, Акунин рисует другой финал, следующий за совершенно однозначным финалом Михалкова, где бывший статский советник все-таки уйдет со службы: «Завтра или послезавтра новый генерал-губернатор и его окружение вызовут у Эраста Петровича непреодолимый приступ рвоты, и Фандорин столь же красиво [как в фильме], в романтически развевающемся белом шарфе удалится по Красной площади прочь, в изгнание». Свои уклончивые ответы и размышления по поводу изменений, внесенных в его текст Михалковым, Акунин заключает словами: «По-моему, интеллигенции в России нужно брать власть в свои руки, а то неинтеллигенция в погонах ничего толком делать не умеет, лишь крушит все вокруг, будто слон в посудной лавке»[312].

Реакция Акунина на провластную редакцию его текста Михалковым указывает на бремя столыпинистского морального императива, давящее на постсоветских либералов, которые под влиянием этого дискурса нехотя выражают одобрение политическому порядку, выглядевшему подозрительно с самого начала, с 1991 года, и не завоевавшему доверие интеллигенции многократным переписыванием избирательного законодательства. Конечно, «мы», постсоветские граждане, рассуждающие, как Акунин, всё это знаем, но, как бы то ни было, разве Фандорин не должен остаться на государственной службе? Разве не самое время ему служить – по той же причине, по которой интеллигенции пора «брать власть в свои руки» теперь, в начале XXI века? Столыпинство, в общем-то, предоставляет такую возможность, хотя избирательно и зачастую цинично, и в романе Акунин откликается на эту проблему. Автор старательно дает понять, какие опасения вызывает у него государственная служба, ставя Фандорина в положение «третьего лишнего» в игре в кошки-мышки, которую ведут между собой революционеры и тайная полиция. Таков истинный смысл инициалов ТГ – ключевого лейтмотива романа; за ними стоит латинская фраза Tertius Gaudens, буквально – «третий радующийся»[313]. Пожарский, глядя, как его враги уничтожают друг друга, полагает, что «третий», остающийся в стороне, – это он, но на самом деле моральное право занимать эту позицию принадлежит Фандорину, который решает не участвовать в последнем столкновении Пожарского с революционерами, интуитивно веря, что «злом зло искореняется» (и роман оправдывает его веру неожиданной развязкой, доказывающей его правоту). Михалков же вовсе отбрасывает заключенную в ТГ метафору и даже заменяет эту загадочную подпись чем-то совершенно иным, к тому же переписывая финал. Наверное, он имеет на это право. В конце концов, есть ли смысл говорить, что кто-то из персонажей этого романа, включая Фандорина, занимает отстраненную позицию по отношению к государству? В предыдущем романе Акунина, «Азазель», мы видим, как симпатичный сыщик делает карьеру в полиции. Фандорин продолжает служить в полиции и других органах сыска и в последующих текстах. Более того, до «Статского советника» практически ничто в поведении и в обстоятельствах жизни Фандорина не выдает в нем потенциального оппозиционера: он не учился в университете; он не активный интеллигент из числа разночинцев середины XIX века и не «лишний человек». В романе «Азазель» он женится на генеральской дочери (правда, свадьба кончается трагически); в «Статском советнике» (как в тексте, так и в фильме) об относительно безмятежных отношениях Фандорина с властью свидетельствует романтико-ностальгическое название книги (на всех афишах к фильму написанное с твердым знаком на конце – в духе стилизации под имперское ретро). Статский советник – чин пятого ранга, аналогичный генерал-майору или полковнику. Люди таких высоких званий не могут стоять вне государственного аппарата.

Михалкову очевидно, что Фандорин – порождение столыпинистского дискурса. По своему темпераменту и функции Фандорин явно близок сведущим буржуа, «новым людям» позднеимперского периода, о которых говорит Солженицын (или Говорухин, или Рыбас). Акунин же хочет, чтобы Фандорина изобразили интеллигентом, – именно поэтому он настаивает, чтобы на эту роль пригласили Олега Меньшикова. В 1990-е годы образ Меньшикова, сыгравшего главные роли в блокбастерах Михалкова «Утомленные солнцем» и «Сибирский цирюльник», прочно ассоциировался с интеллигентом времен поздней империи[314]. В «Статском советнике» этот образ усилен – подчеркиваются элегантность и изысканная светскость Фандорина. Даже дедуктивный метод сыщика принимает притягательную аудиовизуальную форму: Меньшиков молча крутится на стуле в рубашке с расстегнутым отложным воротником и надетом поверх красивом халате, лицо его выражает задумчивость, усы почти под стать Шульгину, а волосы уложены в изящную прическу, из которой выбивается романтически ниспадающий локон[315].

По сравнению со склонностями, которые приписывает Фандорину Акунин, Михалков лишь делает еще один шаг – шаг, доводящий до конца логику столыпинистского дискурса, в рамках которой действует Акунин. В финале фильма происходит столкновение Фандорина с Пожарским, которого играет сам Михалков. В книге Пожарский говорит Фандорину, что у него есть три варианта:

Выбирай, Эраст: или играешь со мной, по моим правилам, или выставляешь себя дураком [обвинив Пожарского в государственной измене]. Впрочем, есть и третий путь, который, возможно, подходит тебе более всего. Промолчи и тихо уйди в отставку. По крайней мере сохранишь достоинство, которое тебе так дорого[316].

В экранизации Михалков-Пожарский излагает Эрасту три плохих сценария на выбор в ином ключе:

Выбирай, Фандорин: или со мной – вставай рядом, полетим вместе.