Россия, которую мы потеряли. Досоветское прошлое и антисоветский дискурс - Павел Хазанов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эти кадры тянутся целых две минуты, и все это время закадровый голос явно обращается к зрителям, считающим свой социальный статус близким к прежним врачам и учителям. Неспешный, буднично звучащий баритон Говорухина, приглушенная фоновая музыка и свободный монтаж оставляют зрителям достаточно времени, чтобы прикинуть, сколько именно икры можно было купить на дореволюционные зарплаты. Меткий житейский еврейско-одесский юмор, пользовавшийся спросом у профессионалов среднего звена, на которых и рассчитан фильм, усиливает эффект. Конечно, никаких продуктов на полках мы не видим, и Говорухин отмечает, что в 1991 году, когда снимается фильм, смотреть здесь не на что. Зато мы видим архитектурные детали здания, построенного на рубеже веков, и они тоже производят определенное впечатление, навевая грезы о грядущем постсоветском буржуазном потреблении в комфортной обстановке этого славного дореволюционного пространства.
На самом деле Говорухин завышает зарплаты, не упоминает плату за квартиру, забывает, что в дореволюционной семье был только один добытчик, и даже не задумывается, насколько востребованность врача или инженера в стране с 10 процентами грамотного населения отличалась от нынешней[276]. Осознанно режиссер манипулирует данными или нет, он, безусловно, добивается того, что «нам», рядовым зрителям постсоветских 1990-х, кажется, будто «Россия, которую мы потеряли» и впрямь наша – именно она, а не Россия дедов современных технарей, которые чаще всего не были образованными, не выросли в городе и не получали большую зарплату. Эта привлекательная дореволюционная витрина должна отбить всякое желание копаться в истории, она должна заставить нас почувствовать, что когда-то мы ходили сюда за покупками и теперь опять сможем ходить – сюда и в другие магазины со стилизованными витринами, только открывающиеся в Москве, где быстрыми темпами, уже в начале 1990-х, наступал капитализм. Кроме того, фильм ясно дает понять, что культура дореволюционной России Серебряного века – скажем, поэзия Гумилева – тоже принадлежит нам. Мы, зрители постсоветского периода, должны считать себя интеллигенцией, экономически успешной и утонченной, профессиональной и культурной – иными словами, элитой, которая имеет моральное право на свой социальный статус и для которой постсоветский проект перехода к капитализму должен заключаться прежде всего в обретении этого заслуженного статуса[277].
Но должен ли постсоветский проект быть направлен также на демократические гражданские добродетели? На этот счет у режиссера «России, которую мы потеряли» явно возникают сомнения. В конце концов, кто виноват в утрате этой «нашей» имперской России? Само собой, большевики, но еще и «мечтательная» дореволюционная интеллигенция, которую порицали авторы «Вех», а недавно и Солженицын. Поэтому, демонстрируя кадры из революционного Петрограда, Говорухин произносит:
Как радовались… Свобода! Между тем, еще Столыпин предупреждал: «Я говорю, надо дать свободу. Но при этом добавлю – предварительно нужно создать граждан». <…> «Да будет ваша святая кровь последней, пролитой за свободу родины» [надпись на плакате] – не-е-ет! <…> Это только первый ручеек крови. <…> Закономерный итог всякой революции – разруха: никто не работает, крестьяне не сеют, не пашут. <…> идут фильмы – вакханалия пошлости <…> Ну да не нам объяснять, что это такое. Мы плохо выучили уроки Февральской революции и поэтому повторили ее, всю до мелочей. <…> Похоже, это наш завтрашний день[278].
«Уроки Февральской революции», по Говорухину, состоят в том, что свобода опасна и что «нам», зрителям, это теперь хорошо известно. Мы уже видели «Так жить нельзя» и знаем, что окружающие нас орды еще не доросли до надлежащего уровня развития, не превратились в «граждан».
Вместе с тем фильмы Говорухина исходят из предположения, что его аудитория принадлежит к группе, называющей себя «демократами» и недавно, хоть и с трудом, одержавшей ряд побед над коммунистами. Да, наверное, Ельцин, руководитель, которого эти победы привели к власти, тоже не настоящий «демократ». Поэтому Говорухин сокрушенно заявляет: «Нет, мы не собираемся защищать сегодняшних руководителей страны [то есть Ельцина в 1992 году] – никакие они не демократы…»[279] И все же слово «демократы» в этой риторике явно обозначает общественную добродетель, относительно которой Ельцину по меньшей мере хватает порядочности лицемерить. Эта мысль еще более отчетливо считывается в документальном фильме Говорухина о Солженицыне, снятом в 1992 году, где последний возмущается, что ельцинское правительство состоит из той же старой номенклатуры: чтобы превратиться в постсоветских аппаратчиков, им даже не пришлось перебираться из своих кабинетов[280]. «Мы», подлинные демократы, уже понимаем, что они должны были покинуть свои места, да они и сами это понимают – во всяком случае, достаточно, чтобы делать вид, будто стали такими же демократами, как мы.
Поскольку говорухинских демократов осаждают с обеих сторон (с одной – продажный Ельцин, с другой – рыскающие орды), единственный путь вперед – это действия в режиме чрезвычайного положения, и получается, что управление этим чрезвычайным положением строится на якобы общепонятной, нормативной иерархии ценностей, которые были характерны для досоветской элиты и, как полагаем «мы», то есть постсоветский средний класс, присущи уже и нам. Поэтому Говорухин призывает нас вернуться к ценностям «чести, благородства, достоинства», олицетворяемым самыми разными людьми, от Столыпина и Николая II до Гумилева и русской промышленной буржуазии, – впрочем, подразумевается, что мы уже вернулись к этим ценностям[281]. В сущности, эти ценности и обеспечили наш общий успех в борьбе со старыми аппаратчиками КПСС во время путча 1991 года. Свидетельством этой победы служит и сам фильм:
Мы находимся в Партийном, иначе Ленинском, архиве. Сейчас зима, дело, как видите, происходит после августа 1991 года, который рассекретил это самое секретное учреждение нашей страны[282].
Это рассекречивание, которого добились заслуживающие уважения, достойные и благородные москвичи, доказывает, что мы уже вернули кое-что из нашего славного досоветского наследия. Но наш проект не доведен до конца, и мы должны помазывать более подходящих лидеров, чтобы они вели нас в
