Россия, которую мы потеряли. Досоветское прошлое и антисоветский дискурс - Павел Хазанов

этой чрезвычайной ситуации. Эти лидеры должны прежде всего прислушаться к совету из того же фильма: «Остановить обнищание – любой ценой! Укротить преступников и остановить обнищание! Только так можно спасти Россию и ее будущее»[283]. Кому должны быть подотчетны эти лидеры? Уж конечно, не преступникам, которые бродят по улицам, но и не ордам, которые мы уже видели на одесском толчке в фильме «Так жить нельзя» (к слову, то, что торговцы на толкучке, – капиталисты из народа, Говорухина не особенно впечатляет, потому что они не носители элитистского этоса, который сопутствовал бы их занятиям). Может даже статься, что новые лидеры не будут подотчетны и нам; они должны отвечать столыпинскому идеалу, который и нам следует принять и который предполагает срочные реформы – от нашего имени, но без нашего непосредственного контроля. Именно таков смысл упоминания солженицынского Столыпина в 1992 году, когда Говорухин объясняет, что премьер-министра «одинаково ненавидели и левые, и правые» – как человека «смелого» и «идущего против ветра»[284].

«Хозяйственность»: путинизм как столыпинство

Уже в начале 1990-х годов антисоветский дискурс о досоветском прошлом, который мы видели у Солженицына и Говорухина, оказывается чрезвычайно на руку новым (но на самом деле старым) правительственным кадрам. Мэр Лужков использует его в своих интересах, проводя собственную программу имперского ретро для «массовой элиты», и прямо апеллирует к логике столыпинства, объясняя свой оправданный в чрезвычайной ситуации авторитаризм. В частности, в 1990 году, когда Лужков еще не занял прочно пост мэра, во время конфронтации с Моссоветом скептически настроенная публика спрашивает его: «Скажите, а на какой платформе вы стоите? Вы демократ или коммунист? Или, может, независимый?» – на что Лужков отвечает, объясняя свой подход к управлению: «Я был и остаюсь на одной платформе. Хозяйственной. <…> Я из партии хозяйственников!» И продолжает:

Этот принцип… дал возможность иметь сегодня в московском правительстве и работников старой системы, что развалилась в процессе преобразований, и тех, кто боролся с этой системой, и тех, кто пришел из других отраслей. <…> Вот эту философию исполнительной власти мы проводили с самого начала при подборе кадров[285].

«Философия исполнительной власти», предлагаемая Лужковым, в точности воспроизводит миф о столыпинской власти, не ориентированной ни на левых, ни на правых. К чему это мелкое политиканство, если важна лишь «хозяйственность». Хозяйственность эта сочетается у Лужкова с пристрастием к дореволюционной «подлинности» московской застройки. Все это вопрос здравого смысла – общего здравого смысла, действующего для «нас», для того чтобы удовлетворить наши желания неоимперской интеллигенции, но без скучных дискуссий в законодательных органах. Главное риторическое оружие, которым столыпинство оберегает режим, состоит в утверждении, что даже демократы, которым политики вроде Лужкова обязаны своей карьерой, не должны приставать с вопросами к аппаратчику, проявляющему «хозяйственность», хотя бы этот аппаратчик прошел через двадцать лет партийной дисциплины. Имперское ретро выступает убедительным доказательством хозяйственности, потому что сигнализирует избирателям, что они и их руководство разделяют одни и те же столыпинистские ценности. Другим доказательством, по иронии судьбы, становится легкость, с какой аппаратчик-столыпинец отвергает претензии парламента к его методам управления, – если только он может доказать, что эти претензии исходят от недобросовестных лиц, не составляющих трезвомыслящее «мы». И мы знаем, что скорее всего так и есть, потому что неизменный враг столыпинца – «красно-коричневые». Пока столыпинство изображает своего политического противника как безумный союз левых и правых, невозможно представить себе законное противостояние такой идеологии власти ни с левого, ни с правого фланга. Столыпинец «нормален», а попытки противостоять ему – нет. Наиболее лаконично эта парадоксальная, но, как мы уже видели, в основе своей привлекательная идеологическая нелепость выражена в путинистской идее «управляемой демократии». Разработку этой концепции можно проследить в истории культа Столыпина, который явно создавался в поддержку постсоветской правящей элиты, начиная с эволюции книг Святослава Рыбаса о Столыпине в жанре популярной биографии и заканчивая открытием памятника Столыпину в Москве в 2012 году – что знаменательно, сразу после летних протестов против фальсификации результатов выборов и избрания Путина на третий срок.

Хотя, согласно исследованию Ицхака Брудного, писатель Святослав Рыбас значится в рядах «заметных интеллектуалов националистического толка» еще с 1985 года, до перестройки он не был так уж заметен[286]. Тиражи его книг нельзя назвать огромными (375 000 экземпляров в период с 1983 по 1985 год), особенно по сравнению с такими авторами, как Астафьев и Бондарев. Однако в молодости Рыбас явно добился успеха в кругах русской националистической элиты, заведовавшей издательством «Молодая гвардия», где вышло большинство его книг[287]. После распада СССР Рыбас нашел в социальном ландшафте новую нишу. В 1990-е годы он входил в число инициаторов восстановления храма Христа Спасителя и стал почетным членом и профессором Академии военных наук РФ. Примерно в то же время, когда Говорухин выпустил свои столыпинистские документальные фильмы, Рыбас – совместно с Ларисой Таракановой – написал биографию Столыпина, озаглавленную «Реформатор» и вышедшую в издательстве технической литературы «Недра»[288].

В целом панегирическая интерпретация жизни и деятельности Столыпина в этом тексте схожа с трактовками Говорухина и Солженицына. Рыбас и Тараканова усиливают акцент своих предшественников на блистательном капиталистическом элементе столыпинства и категорично заявляют о нем как об идеале для постсоветского настоящего. Они уделяют особое внимание благородному происхождению Столыпина. Они сравнивают его взгляд на мир с мировоззрением Левина из «Анны Карениной»[289]. Главное, они продвигают мысль, что столыпинистский новый человек начала ХX века являл собой здоровый сплав старой аристократии с новым промышленным классом. Для «России, которую мы потеряли» предреволюционный период был славной порой, когда социальная сила «сплачивала два типа, русский дворянский и буржуазно-либеральный, в один, новый». Именно о представителях этого смешанного типа, предвестниках будущего, Рыбас и Тараканова говорят:

…Кто же создал «Новую Америку» на Юге России, великую крестьянскую Сибирь, первоклассные оружейные заводы, кадры инженеров, летчиков, земской интеллигенции?.. Откуда они взялись? Из «лишних»? Из «идиотизма» русской жизни? Нам не ответить на эти вопросы без Столыпина.

Авторы продолжают:

Столыпин – это не только личность, но имя целой эпохи нашей жизни, которая была надломлена страшным катаклизмом и которая может возродиться, если мы вернемся к здравому смыслу. Как ни странно, речь о здравом смысле, всегда кажущаяся простой, обычно связана с крайним противостоянием сторон[290].

Как и у Лужкова, столыпинство предстает здесь в знакомых категориях нормы, здравого смысла, с типичной оговоркой о непринадлежности «ни к левым, ни к правым». Авторы книги еще более