Тамада - Хабу Хаджикурманович Кациев

— Только ты такое выдумать мог, да твоя балаболка Толукыз пустить по ветру.

— Если бы это была неправда, ты бы не сбросил меня в реку. Правда-то глаза ест!..

Ибрахим ринулся к нему. Салман перетрусил и бросился бегом в сторону стоянки соседнего колхоза.

Дождь угомонился так же неожиданно, как и начался. Все кругом посвежело, словно умылось, даже небо и солнце. Люди вытряхивали свои бурки, плащи, расстилали на ветру промокшую одежду. По-прежнему то тут, то там раздавались веселые крики, песни, звуки гармоники, но уже не было прежнего оживления — праздник стихал. Вновь одолевали людей будничные заботы.

Тревога охватила Ибрахима, когда он перебирал в памяти недавний разговор с Салманом. Неужели по аулу пошла бродить подлая сплетня?

Была полночь, когда Жамилят вернулась домой. На столе — уже остывший ужин, накрытый розовой салфеткой: свежий сыр, пропеченный на сковородке чурек, полкружки кислого айрана.

Все уже спят. Слышно, как на кухне во сне что-то нашептывает отец, слов не разобрать.

Кровать ее уже расстелена. Упасть бы в ее объятия, забыть бы обо всем на свете и спать, спать, спать... И чтобы не было тяжелых снов.

Присела на табурет возле кровати. Достала из кармана свой заветный блокнот в красном коленкоровом переплете, истрепанный, истасканный, излохмаченный. Почти весь испещрен ее записями. Скоро потребуется другой. Но жалко расставаться с этой книжицей, привыкла к ней. Тут каждое слово пережито, выстрадано. Писала и карандашом, и авторучкой, в правлении, на полевом стане, на фермах...

Скользит взгляд по строчкам:

«...Труд — это самое большое счастье в жизни, я так считаю. Почему? Потому что когда бывает горе, неприятности — придешь на работу, включишься в нее, обо всем забываешь, все остается позади. Тебе хочется жить, работать, созидать, хочется делать что-то еще лучше, еще быстрее, еще больше! И человек в эти минуты оживает духом, молодеет. Потому что он отдает себя людям, мир его раздвигается, и он готов вместить в себя всю вселенную...»

А вот другая запись:

«...В нашем ауле нужен хороший клуб. Чтобы там были танцы, кино, свой самодеятельный театр. Тогда у молодежи поубавится желания перебираться на жительство в город...»

«...Вместе с Харуном беседовали с комсомольским секретарем Азнором. В ауле много активных молодых ребят. Азнор сказал, что клуб можно построить своими силами, только бы колхоз помог им транспортом и стройматериалами. Осенью комсомольцы возьмутся за дело. Азнор пообещал руководить стройкой. Молодежь! Это такая великая сила, которой все по плечу».

Жамилят оторвала взгляд от записной книжки. На миг в памяти всплыло лицо Азнора: глаза как горящие угольки. Чем-то напоминает сына. Сколько энергии, выдержки и мужества в этом парне! Хороший вышел человек из него...

И снова скользит взгляд по строчкам:

«Думаю, эти записи заменяют мне общение с Мухамматом! Обо всем этом я сказала бы только ему...»

«Когда пройдет дождь или когда стает снег, улицы в нашем ауле непролазны от грязи. Не приведи случай, чтобы в это время кто-нибудь умер, до кладбища не дойдешь».

Чьи слова записала она в блокнот? Напрягла память. «Да ведь это на прошлом собрании говорил Шунтук, маленький горбатенький мужичок, лет пятидесяти с небольшим. Работает сельским исполнителем. Ходит он так быстро, будто на нем сапоги-скороходы. Но сапоги у него самые обыкновенные, кирзовые, латаные... С раннего утра до позднего вечера на ногах. Простой рассыльный, а сколько в нем уверенности, что делает он очень важное и нужное дело... Одежонка на нем вся ветром продутая, залатанная — видно, не сладко ему живется. Лицо доброе, открытое, простодушное. Сколько раз останавливала машину, предлагала подвезти до места, но всегда отказывается: «Нет, спасибо, сестра моя, я спешу». И пойдет своей легкой, птичьей походкой. Наверное, на таких людях, как Шунтук, мир держится. О себе у него никогда никакой заботы...»

Бежит, бежит взгляд по строчкам, самые заветные думы поверены этой небольшой книжице.

«На молочной ферме женщины спросили: «Жамилялт, есть у тебя личное время?» Я отвечаю: «Есть». А они смеются. Какое же такое личное время? Только для себя? Конечно, есть. Когда спать ложусь, когда дневник вынимаю, когда еду к детям. Работала в городе — там театр, кино, читала романы, у знакомых бывала. Ну и что? Разве я теперь «отстаю от жизни»? Нет! Теперь иные заботы. Но они и есть для меня — «личное время».

Перевернула страничку.

«Когда следует быть ласковым, не говори грубых слов, ибо грубый аркан предназначается для упрямых животных. Когда следует гневаться, не говори ласково, ибо сахар не годится там, где нужно горькое лекарство.

Саади».

«Старая Тушох — замечательная женщина! Настоящая коммунистка. Хочется быть похожей на нее в ее прямоте, принципиальности. Всегда подражать ей... У людей учиться хорошему, полезному для дела».

Вспомнилось выступление Тушох на отчетно-выборном колхозном собрании. Как морщился тогда Амин. Нет, не любит он правды...

«Когда возвращалась домой, загляделась на звезды. Синяя ночь над аулом — и яркие, крупные звезды. Нашла Полярную и Большую Медведицу. Замечательна картина звездной ночи. Долго стояла и любовалась небом, аулом, освещенным луной. Подумала, что мы мало интересуемся тем, что нас окружает. Не нужно забывать поглядывать на небо и вокруг себя, чтобы лучше осознавать свое предназначение как человека. Ведь во всех нас частица природы. Мы во вселенной как зерна в подсолнухе».

Жамилят вздохнула и закрыла блокнот. Устало провела ладонью по щеке. Потом задула керосиновую лампу, разделась и легла.

Думы, думы, думы...

Теперь надолго они не дадут уснуть.

ЛИЦОМ К ЛИЦУ

Летние пастбища... С детства манили они к себе Жамилят. Несколько раз привелось ей, еще девчонкой, вместе с отцом перегонять отары. На всю жизнь запала ей в сердце суровая красота горных вершин.

Шелковистая трава, по которой проплывают лишь тени влажных облаков да орлиных крыл; кое-где стелется сизоватый, как от папиросы, дым, — то пастухи развели костер. Поутру воздух удивительно чист и прозрачен. Им не дышишь, нет, его пьешь, словно волшебный айран.

Дня через три после проводов в Гепчока Жамилят потянуло в горы, своим глазом посмотреть, хорошо ли устроились люди. Прихватила с собой Али и Харуна.

Приехали. Огляделись.

Дойные коровы, нагульные гурты, овечьи отары, косяки лошадей дошли благополучно. Животноводы зря времени не теряли: уже построены коши и навесы.

Ездили от фермы к ферме, от коша к кошу, от гурта к гурту, Жамилят все примечала, записывала. На месте обнаружились промашки. А было их немало, этих досадных промашек: кому питания завезли маловато, кому — соли, у тех не оказалось котла, а у