Охота на нового Ореста. Неизданные материалы о жизни и творчестве О. А. Кипренского в Италии (1816–1822 и 1828–1836) - Паола Буонкристиано
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наконец, следует сказать, что, судя по записи в дневнике Соболевского («Обеды с Кипренским, Гурьевым и Жерве»; III: 456), летом 1829 года Кипренский посещал актуальных и будущих чиновников русской миссии при Высокой Порте, услугами которых в это время пользовался граф Рибопьер382: это коллежский асессор Карл Андреевич Жерве, музыкант-любитель, и надворный советник Константин Васильевич Гурьев, ставший в 1828‐м кавалером ордена Сан-Фердинандо Королевства Обеих Сицилий. Эти сведения могут показаться избыточными, но они особенно значимы для заключительной части главы.
Принято считать, что 1830 год Кипренский провел в Неаполе. Именно в этом году – а не в 1831‐м383 – художник был удостоен титула «иностранного члена-корреспондента» Королевской академии художеств Неаполя. В дипломе стоит дата 3 марта 1831 года, но в тексте читаем, что собрание для выборов нового члена состоялось 8 августа того же года. Это очевидная ошибка, однако исследователи посчитали неверной дату документа, а не дату заседания. На самом же деле неверно указан именно год заседания, поскольку в «Альманахе Королевского дома и двора» за 1830 год Кипренский уже фигурирует как иностранный член-корреспондент Академии по классу рисунка: совершенно очевидно, что соответствующее предложение было внесено в августе 1830-го, а избрание Кипренского утверждено в сентябре, тогда как диплом был выдан несколькими месяцами позже384.
Но в действительности прямых подтверждений того, что художник до сентября жил в Неаполе, не существует, поэтому вполне возможны его поездки в Рим и другие города. На такое соображение наводят, например, мемуары скульптора Николая Александровича Рамазанова, пенсионера Академии, который посетил Сорренто в ноябре 1844 года и в своих кратких воспоминаниях, опубликованных через несколько лет, описал встречу с местным рыбаком, который в свое время знавал С. Ф. Щедрина и был знаком со многими его коллегами, в том числе с Кипренским385: просматривая письма Щедрина за последние полтора года его жизни, когда Кипренский уже поселился в Неаполе, можно убедиться, что единственная возможность вместе совершить поездку в Сорренто представилась двум художникам в августе 1830-го386.
С 4 по 31 октября того же года в Бурбонском Королевском музее проводилась двухгодичная неаполитанская выставка, которой предшествовал небезызвестный инцидент: Кипренского обвинили в том, что он выдает за свои произведения полотна старых мастеров. Рассказывая об этом эпизоде архитектору Аполлону Феодосиевичу Щедрину, младшему брату Сильвестра, Кипренский назвал одним из своих клеветников некоего Альберти (I: 173): имеется в виду Паоло Альбертис, живописец, родившийся предположительно в 1780‐х, ученик Ж.-Б. Викара (бывшего директором Неаполитанской академии в 1806–1809 годах) и с 1825‐го почетный профессор по классу рисунка в Королевском институте изящных искусств. Шесть работ Альбертиса было представлено на этой выставке, а сам он был охарактеризован как «неаполитанец, точный как швейцарец, тщательный, как миниатюрист, и глупый настолько, чтобы не утратить своего педантства и своей накрахмаленной белизны в неверных связях»387.
Все это позволяет счесть его посредственным художником без большого будущего. Любопытно, что в 1831 году Альбертис написал картину на сюжет, весьма близкий «Неаполитанским мальчикам-рыбакам»: два подростка на первом плане, оба во фригийских колпаках, левый положил голову на скрещенные руки388. И кто знает, была ли эта картина чем-то вроде дани уважения несправедливо обвиненному коллеге или стала попыткой подчеркнуть прерогативу итальянца в воплощении неаполитанского сюжета? В конце концов, не углубляясь в детали проблемы, подчеркнем, что в картине «Неаполитанские мальчики-рыбаки» Кипренский не только повторил себя самого, воспроизведя позу персонажа картины «Молодой садовник», но, вполне возможно, снова вспомнил «Мальчиков с виноградом» Баттистелло, о чем нам уже приходилось говорить выше (см. ил. 15–18).
Но вернемся к выставке 1830 года: к счастью, в свое время был напечатан ее подробный каталог, из которого следует, что Кипренский выставил на ней целых 12 работ: такое значительное количество было обусловлено желанием продемонстрировать собственное мастерство недоверчивым неаполитанским знатокам искусства. Стоит перечислить все эти работы:
№ 79: Портрет полковника русской гвардии <…> – № 170. Портрет русского господина. Картина – № 171. Другой [портрет] Е. П. генерала Назелли. То же – № 172. Сивилла Тибуртинская. То же – № 173. Портрет в половину роста двух маленьких рыбаков из Санта-Лючии, изящно сгруппированных. Картина – № 174. Портрет князя Милителло. То же – № 175. [Портрет] москвича в шубе и с тростью. То же <…> – № 177. Портрет офицера Императорской российской гвардии в рост. Цветная литография <…> – № 185. Вид от фонтана Санта-Лючия. Картина – № 186. Портрет девушки. Картина <…> – № 303. Портрет цыганки со свечой. Картина <…> № 619. Аполлон торжествующий. Большой картон389.
Если некоторые из этих работ легко идентифицировать (№ 172 – это «Сивилла Тибуртинская», № 173 – «Неаполитанские мальчики-рыбаки» и № 303 – «Ворожея со свечой»), то другие поддаются определению только с известной степенью гипотетичности: № 79, «Портрет полковника российской гвардии» – это, возможно, «Портрет Е. В. Давыдова», на раме которого сохранилась сургучная печать с гербом и именем Фердинанда II Бурбона, который после смерти отца стал королем Обеих Сицилий 8 ноября этого самого 1830 года390; № 170, «Портрет русского господина», может быть утраченным «Портретом В. С. Шереметева», который А. А. Иванов видел в Риме на следующий год (III: 460); благодаря таким деталям, как шуба и трость, упомянутые в описании № 175, можно предположить, что это «Портрет отца»; наконец, хромолитография за № 177 была, вероятно, той самой, которую знаменитый литограф того времени Александр Иванович Сандомури в 1825‐м выполнил под руководством Кипренского с «Портрета графа Д. Н. Шереметева»391. По поводу же № 186, неопределенно обозначенного как «Портрет девушки», мы предположений делать не рискнем.
Разумеется, наиболее значительным обстоятельством является то, что в Неаполе экспонировался картон «Аполлон, поразивший Пифона» (№ 619); теперь можно определенно утверждать, что картон, выставлявшийся в Петербурге в 1825 и 1827 годах (III: 431–432, 444), был привезен Кипренским в Италию, и именно здесь его след затерялся.
О двух других из этих полотен Кипренского, до сих пор никогда не упоминавшихся в литературе, мы не нашли сведений, относящихся ко времени после 1830 года, – похоже,
