Охота на нового Ореста. Неизданные материалы о жизни и творчестве О. А. Кипренского в Италии (1816–1822 и 1828–1836) - Паола Буонкристиано
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Очевидно, что Массарони был любителем искусств, и это находит подтверждение в каталоге его коллекции картин, рисунков, эскизов и терракот, выставленной на продажу в Риме в 1846 году и включающей триста предметов: главным образом это портреты, ведуты и пейзажи Италии, копии картин старых мастеров и произведения на исторические и мифологические сюжеты355. В предуведомлении подчеркнута ценность коллекции и уточняется, что владелец «собирал ее на протяжении 40 лет». Многие имена, фигурирующие в каталоге, уже упоминались в первой части нашей книги (Л. Барне, М. Д’Адзельо, В. Камуччини, А. Канова, Ф. Катель, К. Круземан, Т. Минарди, Ф. Подести, А. Тозелли и Ж. В. Шнетц). Но сверх того в коллекции Массарони было сорок работ русских (в широком смысле, включая уроженцев прибалтийских губерний и поляков) художников: кроме Кипренского, в ней были представлены И. К. Айвазовский, П. В. Басин, Ф. А. Бруни, А. П. и К. П. Брюлловы, Ф. Виганд, С. И. Гальберг, И. И. Гофман, А. Т. Дурнов, Д. Ег. Ефимов, Н. Еф. Ефимов, Ю. И. Карчевский, В. П. Лангер, А. С. Никитин, Ф. Пфангаузер, Ф. Ф. Рихтер, В. К. Сазонов, А. П. Соболевский, Н. М. Тверской, К. А. Тон, С. Ф. Щедрин и И. Е. Эггинк356.
Картин Кипренского в коллекции было только две, при этом в ней имелось пять работ Бруни (два полотна маслом на холсте, акварель и два рисунка) и по четыре – Басина и К. П. Брюллова (по три полотна маслом на холсте и по одному рисунку в обоих случаях). Прежде всего, следует сказать о портрете доктора Массарони (в каталоге под названием Portrait du Chevalier Massaroni, № 163), который описан как «выполненный с большим искусством», между тем как портрет этого же лица, написанный маслом на холсте К. П. Брюлловым (№ 57), заслужил более обширный и хвалебный комментарий357. Известно, что в 1884 году Третьяковская галерея приобрела портрет Массарони кисти Кипренского у коллекционера Николая Дмитриевича Быкова358, выпускника Академии, по специальности портретиста, который в 1830‐х составил состояние на добыче золота в Сибири и в начале 1840‐х
<…> деятельно начал приобретать произведения искусства, проявляя в их выборе большой художественный вкус и знания. Постепенно он создал целую картинную галерею, в которой были полотна самого разнообразного характера – портреты и пейзажи, жанровые и исторические картины359.
Быков участвовал по крайней мере в двух организованных Академией художеств аукционах по распродаже наследия Кипренского – в мае и сентябре 1845-го – и приобрел копию «Данаи» Тициана, литографии, книги и гравюры360; но нам не удалось установить, когда и у кого он купил «Портрет доктора Массарони». Если учесть, что Быков никогда не бывал в Италии, мы должны предположить, что портрет находился в собственности некоего неизвестного лица, возможно, русского, который купил эту картину на распродаже коллекции Массарони и впоследствии перепродал ее Быкову361.
Далее в каталоге представленных на распродажу картин под № 164 значится еще одна работа Кипренского «Этюд головы мужчины. Рисунок черным мелом, тонированный белым», картон 40,5 × 30,5 см; трудно сказать, какой именно рисунок здесь имеется в виду.
Теперь на минуту вернемся к Мариучче. Из цитированного выше письма к Гальбергу от июля 1829 года известно, что во время своего пребывания в Риме Кипренский наконец получил возможность повидаться с ней («Было у меня свидание [с М.] в одном доме и проч. и проч. и проч.»; I: 169): это факт, который мы можем только принять как таковой, поскольку неизвестно, по чьему распоряжению девушка, теперь уже восемнадцатилетняя, получила разрешение выйти из приюта. Однако мы знаем, что несмотря на кажущийся близким счастливый финал, в ожидании его Мариучча оставалась заключенной в приюте еще семь лет, на протяжении которых Кипренский ни разу не упомянул ее имени в своих письмах. И особенно странно то, что после лета 1829‐го Гальберг исчез из круга наиболее близких художнику людей, поскольку скульптор не только не получал больше писем от Кипренского, но и ни разу не назван им в письмах к другим адресатам (то же самое можно сказать и об А. Х. Востокове).
Судя по доступным свидетельствам современников, тем не менее можно считать, что Гальберг выполнил свое принятое в 1827 году обязательство перед Кипренским держать в секрете все, что касалось Мариуччи (I: 163); но против всяческого ожидания 24 августа 1829 года С. Ф. Щедрин сообщал брату из Ливорно, будто бы про Кипренского «поговаривают», что он хочет жениться362. Пейзажист покинул Неаполь, направившись в Швейцарию, всего неделю назад, почему и не мог задержаться в Риме больше чем на несколько дней. И там, по его словам, он встречался только с архитектором Н. Еф. Ефимовым, приехавшим в Италию за пару лет до того, – этому человеку, как мы дальше увидим, много лет спустя было суждено сыграть заметную роль в жизни (и более того – в посмертной судьбе) Кипренского.
Письма Щедрина, относящиеся к предшествующим его отъезду месяцам, свидетельствуют, что в это время в Неаполе жили многие русские: К. П. Брюллов, сопровождавший графиню Юлию Павловну Самойлову, великая княгиня Елена Павловна со своей свитой, Ф. А. Бруни, княгиня З. А. Волконская, ее золовка Софья Григорьевна Волконская с сопровождающими ее лицами, княжна Елена Михайловна Голицына, графиня Екатерина Артемьевна Воронцова и многие другие, не считая дипломатический корпус российской миссии363. Само собой разумеется, что Гальберг хранил молчание, и никто больше не был осведомлен об обстоятельствах дела; представляется также, что ни с одним из перечисленных соотечественников Кипренский не имел настолько близких отношений, чтобы довериться ему, – трудно себе представить, чтобы художник мог сообщить о своих планах если не самому Щедрину, то уж тем более человеку, совсем мало ему известному, например Брюллову364, или другим коллегам, или дамам-аристократкам. Столь же невозможно предположить, что эта новость каким-то образом улетела в Россию и уже оттуда вернулась в Италию.
Кто же тогда проболтался Щедрину о матримониальных
