Во тьме окаянной - Михаил Сергеевич Строганов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поплывет теперь со мной
Вдоль по речке Чусовой,
Мой селезень белокосистый,
Белокосистый, воронистый…
Высыпавшие на улицу бабы охали, прикрывая рты уголками головных платков:
– Белены девка объелася… на то язычников да греховодников лешак надоумливает… – горячо заговорила розовощекая пухленькая молодка, вышедшая на Святках замуж за дюжего строгановского воротника. – Про то, бабоньки, верно знаю…
– Мобыть не по-людски с ней обошлись, вот девка и повредилася в уме… – возразила молодке рассудительная солеварова жена Матрена Зотиха. – Дело молодое, да подле него тут как тут и беда…
– Отходить блуду плеткою, да посадить в погреб на хлеб с водою, так быстрехонько войдет в ум! – усмехнулась вдова убитого вогулами кормщика, одна из тех, кто на излете купальской ночи тайно ходила искать в росе угасающую женскую ярь. – Нечего вам глаза пялить, принесли бы какую рубаху, срамоту девкину прикрыть!
– Поищи дур среди кур! – вспыхнула в ответ молодка. – За чужой срам стыдиться нечего. Хочешь, так сама и облачай, мне вовсе не горе! Того и глядишь за доброту чужая порча возьмет да и прицепится!
Дуняша неловко поправляла растрепанные волосы, с удивлением, будто бы в первый раз, разглядывала встречные лица.
Терень-ту зеленой…
Не расстался бы с тобой,
Я с тобою, с молодой,
С молодою со вдовою…
Чусовские мужики, поспешно оставив дела и бросив начатую работу, медленно сходились к церкви, на ходу обсуждая про меж собой случившееся злополучной купальской ночью:
– Угнали парня на тот свет… – сжимая кулаки, роптал молодой грузчик Терешка. – Сгубили, окаянные, не звери, люди… Ни за что человека могиле отдали!
– Так уж и ни за что? – переспросил степенный солевой повар. – Или добро девкино нынче ничего не стоит?
– Не слишком ли цена высока за такую малость? – не унимался грузчик. – Потешиться с девкою сладко, да не лишать же за то жизни!
– Червь тоже не рубль стоит, да и рыбка, наживку хватаючи, о расплате не думает, – спокойно возразил солевар. – Так опосля и не ропщет, что прямиком на ушицу идет! Человек чем рыбы-то лучше? Иной и червя малого не стоит… – Терешка с досадой плюнул на землю и замолчал, видя, что к его горькому возмущению окружающие остались безучастными…
Мужики столпились возле церкви, стянули с головы шапки, крестясь на застывшие в летней синеве осиновые кресты, ожидая выхода отца Николы, понуро замолчали.
Дуняша металась подле них с безнадежным отчаянием загнанного зверя, с нескрываемой мольбой предлагая свой измятый, окропленный кровью девичий венок:
Все купальские венки —
По течению реки…
Только мой веночек
Тонет, плыть не хочет…
Мужики стыдливо отворачивались, переводя взгляд с нагой Дуняши вверх, туда, где в глубине летнего неба плыли посеребренные морозами деревянные церковные купола…
Наконец из церкви вышли священник и строгановский приказчик. Отец Никола посмотрел из-под густых сросшихся бровей и гневно воскликнул:
– Хорошо потешили бесов, чада неразумные. Ой, хорошо потешили! – Священник спустился с паперти к мужикам, подходил к каждому, пристально вглядываясь в глаза. – Неужто позабыли, сколь многие пакости от здешних бесов зимой претерпели? Гляжу, забыли!
– Да что ты, батюшко! Такое разве забудешь?
– Молчи, Ондрюшка! Не твой ли сорванец на купальские костры с девками бегал? Не ты ли его на мерзости языческие пущал? Али малой уже без отцова разрешения шастает, где удумается?
Вспылив, Никола занес здоровенный кулак над головой углежога, но, смиряя себя, сокрушенно перекрестится на купола:
– Прости, Господи, не ведаю что творю!
Вслед за священником мужики стали креститься, вторя отеческой отповеди.
– Прав, батюшка…
– Наша вина…
– Послабление большое дадено…
– Распоясалися…
– Грех…
Пройдя за священником и видя мужицкое смятение, Истома, переведя дух, громко сказал:
– Хорошо, что грех свой понимаете! За то и за ваше смирение христианское Яков Аникиевич никого наказывать не станет, допросов и пыток не учинит! Похороны и поминки распорядился отрядить за свой счет, да так, чтобы все честь по чести…
Мужики одобрительно загудели, согласно закачали головами:
– Справедлив, Яков Аникиевич!
– Заступник!
– Многие лета Строганову!
И только грузчик Терешка, приходившийся убитому дружком, злобно выкрикнул:
– Мертвому все едино, как его в землю зароют! Ты, Истома, лучше скажи, на кого вина ляжет за Федкину смерть?!
Собравшиеся недовольно загудели, зацыкали, закричали на грузчика:
– Да хоть бы и на тебя! Вон какой ретивый!
– Сам наверняка ночкою с Колодесником через бесовские костры сигал, блудил, да девку и не поделил!
– Топерь для отвода глаз среди других виноватых ищет!
– Больше всех старается, а на воре и шапка горит!
– Или удумал, что нам Федки не жалко?
– Не проведешь, шельма!
В мгновение ока мужики скрутили ничего не понявшего Терешку, свалили на землю, принявшись ожесточенно мять бока.
– Православные, опомнитесь! – закричал отец Никола, что было сил. – Отлучу!
Мужики покорно расступились, Терешка тяжело поднялся, вытирая разбитое в кровь лицо.
– За что, мужики? Я только спросить хотел…
– Вот она, работа бесовская! – Никола погрозил пальцем, указывая в сторону леса. – Кровь-то на вас, маловерные, ляжет! Ишь, потеху нашли, без суда кровь пускать!
Истома подошел к грузчику и участливо положил руку на его плечо:
– Зря ты, Терентий, ей-богу, зря! А про виновных правильно вопрошал, ведом нам виновник! – Истома внимательно осмотрел замерших в ожидании мужиков. – На то треклятое место сам хаживал да землицу руками перебрал. Вогулец там был подосланный, лазутчик Бегбелия. Он-то и душегубил Федку! На то все следы неоспоримо указывают!
– Убивцы проклятые…
– Зверье лесное.
– Доколе терпеть станем?
– Пошли к Строганову!
Истома быстрыми шагами протиснулся среди мужиков и, взойдя по ступенькам паперти, крикнул:
– А ну ти-ха!
Мужики замолчали, разом повернув головы на горделиво возвышавшегося приказчика.
– Яков Аникиевич уже приказал снарядить два струга да собрать отряд в пятьдесят человек. Ныне пойдем вверх по Чусовой. Пожгем маленько вогульские паули, самих попытаем. Может, и про Федкину смерть яснее станет!
Глава 28
И не введи нас во искушение
Парма оборвалась внезапно, рассыпавшись под ногами каменной грядою: тусклою, безжизненной, мертвецки серой. Позади – лес, впереди – камни, кругом – земля чужая, неприветливая, зачарованная… Карий осторожно ступил на подвижную, ускользающую из-под ног россыпь, скатывающуюся от малейшего прикосновения вниз грохочущими лавинами. Камни замерли, вглядываясь в одинокого путника; по-змеиному отразилось от соседних скал негромкое эхо, окликая Данилу по имени…
Вновь наступило неприступное безмолвие, не нуждающееся ни в голосах птиц, ни в шелесте листвы, ни в тихом шепоте сочащихся из-под земли вод. Только камни и небо, и человек, ищущий посреди них
