Эхо старых книг - Барбара Дэвис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я собирался порвать черновики, едва вернусь домой. А потом все тебе рассказать. Все, что знаю. Не ожидал застать тебя здесь.
– Ты до сих пор не понял. Мы говорим не о том, чтобы ты не публиковал статью. Важно то, что ты готов был использовать болезнь моей матери для своей карьеры, хотя знал, как тяжело мне было ее потерять. Ты говорил, что любишь меня, но предавал мое доверие ради газетных тиражей!
– Ты же знала, что я работаю над статьей о твоем отце…
– О его деловых отношениях! Не о моей матери!
– Я не мог не расследовать эту историю, Белль. Когда речь идет о таком могущественном человеке, как твой отец, общественность имеет право знать…
– А на меня наплевать, да?
– Я не это имел в виду…
Внезапно ты вскакиваешь, сжимая кулаки.
– Если так беспокоишься об общественности, почему не передал записи в полицию? Я скажу, почему. Потому что это не позволит продать столько газет, сколько эта… мерзкая история. Ведь так работает английская пресса? Вы печатаете все, что хотите, даже если не можете это доказать, а потом сидите и смотрите, как ваши читатели рвут жертву в клочья?
При взгляде на тебя внутри все переворачивается. За все время моих мучительных раздумий о том, как начать этот разговор, мне ни разу не приходило в голову, что ты можешь встать на его сторону, что увидишь в нем жертву.
– Понимаю, как ты злишься, – говорю я. – И понимаю, почему. Но не могу понять, как после всего, что я тебе рассказал, ты можешь по-прежнему его защищать.
– Дело не в отце. Дело в нас. В том, что я не могу тебе доверять и теперь сомневаюсь во всем, что ты когда-либо говорил. Ты утверждаешь, что собирался мне рассказать. Когда? После того как я сбегу из отцовского дома и сяду с тобой в поезд до Чикаго? Знаешь, как это выглядело бы? Как будто я была твоей соучастницей! Как будто по доброй воле передала тебе всю информацию, чтобы уничтожить собственного отца!
– Так вот что тебя беспокоит? Что подумают люди? Я только что отказался от статьи, над которой работал несколько месяцев. Ради тебя. Нарушил свое журналистское слово, сжег все надежды когда-либо получить работу в газетном бизнесе. Ради тебя. Неужели все это не имеет значения?
Ты смотришь на меня пустыми глазами.
– Что ты хочешь услышать? Что меня не волнует то, как ты использовал мою мать в качестве материала для одной из своих историй? Или не волнует то, как ты обвел меня вокруг пальца? Я должна притвориться, будто ты не испортил все в погоне за своей журналистской славой? Извини. Такого не будет. Потому что ты все-таки испортил.
– Не говори так, Белль. Меньше чем через сутки этот город и все, что с ним связано, станут для нас воспоминанием. Все, о чем мы мечтали, жизнь, которую мы планировали, начнется в ту минуту, когда мы сядем в этот поезд. Остальное не важно.
Ты смотришь на меня так, словно я произнес фразы на непонятном тебе языке.
– И как мне теперь садиться в этот поезд, если я только и думаю о том, где ты еще мог солгать – и о чем солжешь в следующий раз? Выходит, я променяла бы семью, которой не могу доверять, на человека, который тоже не заслуживает доверия.
Впервые понимаю, что в самом деле могу потерять тебя из-за этого.
– Белль, клянусь…
Вижу твое застывшее лицо, настолько лишенное всякого выражения, что слова застревают в горле. Лучше бы ты ругала меня, швыряла вещи, била. Вместо этого ты стоишь неподвижно, как воплощение ледяного спокойствия.
– Разве ты не понимаешь? – говоришь ты наконец. – Неважно, в чем ты клянешься. Это больше не будет иметь значения. Потому что я никогда тебе не поверю. Ты клялся мне в любви, но ты лгал. Ты не смог бы так поступить, если бы по-настоящему любил. Мне казалось, я успела познать тебя, но человека, который собирался сделать такое, я точно не знаю. И не желаю знать.
– Что ты такое говоришь?
– Говорю, что совершила ошибку, Хеми. Мы слишком далеки друг от друга. Мы росли в разных условиях, и, очевидно, у нас разное представление о том, что хорошо, а что плохо. Бегство этого не изменит. Мне не следовало впускать тебя в свою жизнь. Глубоко внутри я всегда это понимала. Ты знал о Тедди и все равно со мной флиртовал, желая что-то от меня получить. И ты своего добился, потому что я ослабила бдительность. Теперь я вижу: ты ничем не отличаешься от моего отца. Веришь, что цель оправдывает средства, и ничто не имеет значения, если в итоге добиваешься того, чего хочешь.
– Это несправедливо.
– Согласна.
– Белль, пожалуйста…
– Мне нужно идти.
Ты берешь сумочку с дивана и идешь к двери, затем оглядываешься, прежде чем взяться за ручку. Я замираю – вдруг ты скажешь что-то еще, но ты просто стоишь и смотришь.
– Ты не можешь уйти вот так, Белль. Пожалуйста, давай все обсудим.
– Мне нужно идти, – повторяешь ты, словно не слышишь меня.
– Ты придешь завтра? На вокзал?
Я задерживаю дыхание в ожидании ответа. А потом ты уходишь.
Глава 11
Эшлин
«Отсутствие надлежащей заботы о сохранности книги одновременно постыдно и печально и, скорее всего, приведет к снижению ее ценности, однако нет ничего более непростительного, чем ущерб, нанесенный умышленно».
Эшлин Грир, «Уход за старыми книгами и их хранение»14 октября 1984 г. Рай, Нью-Гэмпшир
Эшлин нажала на кнопку дверного звонка и оглянулась через плечо, почти ожидая увидеть на краю подъездной дороги миссис Уоррен и ее упитанного спаниеля. В этот холодный воскресный день Эшлин не планировала выбираться из дома, однако вот она здесь, стоит на крыльце Итана, пытаясь умерить свои ожидания.
Она работала в переплетной, когда он позвонил и пригласил ее поесть чили кон карне. Приглашение стало приятным сюрпризом, но больше всего Эшлин заинтриговал его намек на какое-то открытие. Итан также попросил ее захватить с собой «Сожалеющую Белль», чтобы они могли обменяться. Он захотел прочитать версию событий Хеми. Похоже, история влюбленных увлекла не только Эшлин.
Итан, одетый в джинсы и сильно поношенную толстовку «Нью-Ингленд Пэтриотс»[2], открыл дверь и, заметив ее взгляд, улыбнулся.
– Только не смейтесь над моей счастливой толстовкой. Ношу ее еще с университета.
Эшлин скептически приподняла брови.
– Уверены, что она счастливая? «Пэтриотс» не сказать чтобы зажигали последние несколько лет.
Улыбка превратилась в кривую ухмылку.
– Может, и нет, но вот увидите, однажды они найдут хорошего центрального филдера и тогда завоюют столько суперкубков, что их возненавидит вся страна. – Он распахнул дверь и жестом пригласил ее войти. – Проходите. На улице дикая холодрыга, как говаривал мой отец.
На кухне Эшлин сняла куртку и шарф. На плите что-то кипело
