Голос Незримого. Том 1 - Любовь Столица
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
ДВЕ РОДИНЫ
Посвящается Круму Димитрову
О, Россия! Роковая моя родина…Край таинственный без края и без дна,Край единственный сохи, веретена,Хлеба черного и черной же смородины,Белых снегов, да березыньки, да льна…Счастьем жизнь в тебе была напоена!
Там, во вьюжистых сугробах, в мглистой сырости,Там, где пел унывно ветр, ямщик в пути, —Довелось мне чудно-радостной растиИ всему наперекор такой же вырасти:Вечно алою улыбкою цвести,Песнь удалую сородичам нести.
Но… свершилося! И сердце, голос замерлиОт невиданно-великих наших бед.Стих ликующий прервался, недопет…И, судьбой увлечена далече, зá море,Стала жизнь напоена на много летТем томлением, какого горше нет!
Здесь, средь гор лазурноверхих, в ласке солнечной,Здесь, где искрится Марица, взор, вино, —Всё мне грезились соха, веретено,Быт российский, ныне нищий и невольничий…Наконец в земле радушной, как зерно,Сердце ожило… И вновь поет оно!
О, Болгария! Моя вторая родина!Край столь редкостный, где чтят и любят Русь,Край златистых лоз, и роз, и кукуруз…Облегчен мне путь изгнания, здесь пройденный,Делом братских рук и словом братских уст.То забуду ли, коль – Бог даст – вспять вернусь?!
1 февраля (ст. ст.) 1930СофияНА ДЕНЬ РУССКОЙ КУЛЬТУРЫ
Что привлекло сюда и единит нас ныне,Нас, розных и, увы! враждующих подчас?..Культура русская соединила нас! —Тот сказочный цветок особых красок, линий,Что в милой нам земле, средь мхов, осок, полыни,Возрос, маня теперь и чужеземный глаз.
Посеян на Руси из иноческих келий,Овихрен – опылен с повольничьих дорог,В усадьбах выхолен, внесен в собор, в чертог, —От византийских роз и буйных скифских зелий,От набожных трудов и творческих безделийВозник он, гения российского цветок!
И всё, что мыслится загадочным исконноВ душе славянской, в нем раскрылось полно:Восторгов наших дым и горестей вино,Взмах к небесам и срыв над пропастью бездонной.В нем – осиянные Рублевские иконыИ мрачно-пламенные Врубеля панно.
В нем – и стиха слепцов янтарь глубинный, веский,И жемчуг трепетнейших Блоковских стихов,В нем – псковский Кремль седой, и пенный Петергоф,И Китеж Корсакова… Нестор и Ключевский,Безвестный «Слова» бард и славный Достоевский,Певучий заговор волхва и… Пирогов.
А солнцем, что зажгло те радужные спектры,Непререкаемо для всех нас встал один —Родного языка слуга и господин,Чей голос, как вода живая или нектар,Дух русский воскресил… Необычайный Некто,Кто был Орфей и Лель, арап и славянин!
И снова эту жизнь в наш век пресекла Парка.Погибли Симонов и Чудов монастырь…Дом Третьякова стал что мерзостный пустырь…Где – вазы, образа? там – ризница, тут – арка?..Лишь здесь у нас, в сердцах, их возлюбивших жарко,У нас, рассеявшихся в мировую ширь!
Пусть мусор варваров на наш алтарь набросан! —Придет же, наконец, он, воздаянья год, —Зареет Дух Святой – развеет хаос тот,И на Руси опять, как семицветный розан,Как стебель радуги, из недр всходящий в просинь,Его наитием культура зацветет!
<Май – июнь 1930>ОСЕННИЙ ОГОНЬ
1Какой огонь осенний лиственныйПовсюду вспыхнул! всё зажег!..Не знаю, что со мной поистине, —Ведь столько книг моих не издано,И бисер новых лишних строк…О, песнь моя! Из страстных мук она,Из жара сердца моего…Теперь – машинкою отстукана,Забвенья тишью убаюкана,Лежит в пыли немо, мертво.
А жизнь, а жизнь! Из года в год онаВлачилась, мелочью забот,Как паутиною, обмотана,Лишь мысль, мечта и горесть – родина! —Еще в ней теплились… И вот…
Порой хладеющей, увлаженной,Когда недалека и смерть,Она, беспечностью окрашена,Смятеньем сладким взбудоражена,В земную мчит золотоверть!
Да, в пепел страсти, еле тлеющей,Проник он, осени огонь.О, сердце… Как листок алеющийКружись, и рвись, и жгись сильней еще,Упав на милую ладонь…
2Город стал от парков ржаво-бронзов,Рынков зеленных – багряно-золот.Древний Рим напоминает он!А мой рот стал вычерченно-розов,И в глазах моих – любовный голод,Как у женщин тех времен.
Нет, позор! Бежать скорее, скрыться,Если сил уж нет с собой бороться,И, о неотступный мой, с тобой…Пусть же снова к горной келье мчится,Пьет из родникового колодцаКонь мой серо-голубой!Он уже оседлан мной и взнуздан.Поцелую ж в трепетные ноздри…И пущу его во весь опор!Но как труден, одинок и грустенЭтот путь тропой отвесной, остройСредь безмерно-старых гор!
Издали их цвет так аметистов!А вблизи – как намогильный камень…И кругом, в осенний этот срокНет уж легких солнечных туристов…Пастухи лишь, сросшиеся с мхами,Не играющие в рог.
Так и я умолкну постепенно…Спотыкнется конь, весь в пене мыльной…И тогда-то – знаю! – под горойСладостною позовет сиренойНастигающий сорокасильныйВороной его Ролль-ройс!
Ослепит, как молнья, яркий никель,Запьянит бензин густой волною, —И вернут меня к себе назадТак сияющие в милом ликеЛоб ученого и АнтинояНеразгаданнейший взгляд.
Ах, любовь настигнет, как ни кройся…Втянет город – Рим наш современный —В дым пушистый свой, в искристый газ…Вороному мощному Ролль-ройсуСам пошел же ввстречу мой надменный,Голубой мой конь – Пегас!
3Вечереющий городРазноцветнейшим маревом вспыхнул,И чернеющий воротВозле цементных строек затихнул.В гущу лиц обычайныхИ в жужжанье ползуче-златыхСкарабеев трамвайныхМы бежим – два лица, столь иных.
Небо, дочерна смугло,Как бы в бусах блестит негритянских.Немо, мерно, как куклы,Входим в дансинг… О, нет, не для танцев!Там всё так же, всё молча,Пьем вино, пряча взгляды свои,Скрытой полные желчиИ великой таимой любви.
А кругом, – нас затронув,Серпантинная радуга виснет,Соловьи саксофоновНоют томно о трепетах жизни…Блещут женские спиныПод цепями жемчужин голо,И бесстыдно и чинноИх наемные гнут жиголо.
Ах, когда б пожелалаЯ хотя б на один только вечерЭтих юношей вялыхС телом змей и улыбкой овечьей…Ах, когда б я хотелаХоть кого-нибудь, кроме тебя,Чьи – и чувство, и тело —Зарней, тверже, прямее копья!Взгляды встретились наши, —Общий жгучейший помысл в них вспыхнул!В поцелуе две чашиВдруг слились… И шофера ты кликнул.А потом мы поплылиВ шорхе шинном и млечном огнеЭлектрических лилий, —Так счастливы, как дети во сне…
4. ТАНГОЛетят, оранжевейше-палево-медовы,Листок дубовый,Листок кленовый…Их золотистый вихрь искрит веселья сад,Где курят, пьют,В танго скользят…
Коктейль рубиновый сосут, лучась, соломки,И стон негромкий,Ритмично-ломкийИз горл изогнутых своих струит нам джаз,Маня всех жить,Как лист, кружась…
Что ж! Пусть и нас с ним танец чувственнейший зыбит…Бокал мой выпит,Клинок мой выбит…Я в этот миг – увы! – младенчески слабаПред тем, с кем вьетМеня судьба.
А он столь чопорнейше-траурно одетый —И полный света!И столь воспетый! —Он, что единственной любовию любим,Он, как всегда, —Непостижим.Танцуя, движется, как будто приневолен,Лик хладен, холен,А локон смолен,Лишь руки узкие, обвившиеся вкруг,Жгут всё сильней…О, власть тех рук!
Я ими согнута, закинута, простерта…О, друг мой гордый!Как быстро стер тыПреграды, что взвели и я сама, и рок…Иль их огоньОсенний сжег?
Не всё ль равно мне, коль запелось, замечталосьИ жить осталосьТакая малость?..И в прошлом столько уж крушений и горей,Чужих земель,Чужих морей…
Летим мы ночью этой черно-бирюзовой, —Листок кленовый,Листок дубовый, —Две тени любящих, чей жребий на земле —Стремяся в рай,Скользить во зле…
5. ЕЩЕ ТАНГОДушистый пламеньОвил мой белый дом.Плюща орнаментЗарделся над окном,На стенах – перцаАлеющий фрагмент…Горит и сердцеВнутри оживших стен.Так виноградомИскрится светлый вход!Дымки… жара там…И граммофон поет…Мы все танцуем,Мотив – летуче-тих,Подобно струямФонтанов полевыхУ БарселоныИль средь валенских рощ,Где с небосклона —Индиго синий дождь,Плоды – шафранны,Горяч гитар рывок,Где – страсть обманнаИ метко-мстящ клинок…А мы все – детиСовсем иных земель,Где в дни вот этиЗеленый зреет хмель,И так жемчуженОт облак – неба свод…Гнев – безоружен,И лишь печаль поет…О, милый, милый!Мы – из страны одной,Где, искрясь, стылоКольцо кудрей… вино…Плоды – в соломеИ даже в жилах кровь, —Всё, всё, но… кромеТех, кто познал любовь!И чужестранцаНе полюбила б я, —В тоске и танцеМне ближе нет тебя…Как лен наш – знаешь? —Ты ненаглядно-прост,И вдруг пылаешь,Как таррагонский грозд!
6О, город! Есть в нем прелесть,Когда так разгорелисьИ осень, и закаты,И чувство, нас старей…
Гляди! – По нитям улицСнизались-протянулисьБессчетные каратыБрильянтов-фонарей…
Гляди! – Струят витриныСатены, креп-де-шины,Измеренные метрыЗеленых, алых рек,
Иль тонут в тонных шляпах —Цветах, не льющих запах,Как ненюфар из фетра…В мехах – как мох, как снег…
И женщины из воскаВ их грации чуть жесткой,Как сонм красавиц спящих,Застыв, манят в окно.
Их бубикопфов бронзаЛьнет к горностаю, сконсу,А зовы рук сквозящихК тебе, друг!.. А кино!
И там, рядясь, лукавясь,Рой неживых красавицС утонченнейшей бровьюИ темным, четким ртомУлыбки бредовыеТебе шлет… А живые! —С их алчнейшей любовьюМы с Музой бой ведем.
И ты… ты странно верен!Блестящий грот Венерин —Он, город современный,Тобой без зла пройден.
Коль любишь – город этотЧудесен, как в рассветы,Тогда, когда священныйНесет он к небу звон!
7Любить так счастли́во!И всё же несчастно так…Вкруг – вина и сливы,И угольный крыш зигзаг.На странно-зеленойИ плоской одной из них,Где бар утаенныйСредь уличных волн возник,Как остров отрады,Манящий на свет, цветок, —Сидим мы с ним рядом,Но он далек!
Как будто не видит,Что сух мой стакан до дна…Что скоро уж выйдетХарона ладья – луна,И города демонВ эфире, что стал лилов,Уж вьет хризантемыНеждущих горящих слов.Как будто не слышит,Как в рупор печаль поет,Как бархат мой дышит,Что шепчет рот…
Ах, жить так нет силы!И силы расстаться – нет.И что мне в нем мило?!Будь это – герой, поэт,Иль дух осиянный,Что реял моей стезей…Он только желанный.Но как это много! Всё.И то же ему я.Любовь, что всех уз сильней,Слила в поцелуеНас с юных дней.
И он, верно, помнитЯнварь тот… июль… апрель…Рай парка и комнат,Мехов или мхов постель…И пурги, и зориТам – в лучшей из всех отчизн!Восторг наш… и горе —Не месяцы, – годы! жизнь!Как скорбный денница,Сейчас на закат глядя,Не тем же ль томитсяОн, чем и я?
Любить так безмерно…И всё ж беззаконно так!..Мой вечный, мой верный!Ведь Бог несказанно благ…А если Он, Грозный,Укажет нам ада тьму, —Знай – грех наш нерозныйЯ весь на себя приму.Ты вздрогнул?.. Да, поздно…Течет холодка струя.Цветы все замерзнут.Погибну я.
8ФруктыУмирают в серебряной чаше с крюшоном,РозыУмирают во влаге кристальнейших ваз.Друг, тыНынче смотришь таким, о, таким огорченным!СлезыУж готовы политься из солнечных глаз.
Что ты?Просто я от любви нашей жаркой устала…Больше:От нее, жизнь мою пепелящей, – больна.ГодыБлиз тебя я вот так бы счастливой лежала!Боль жеТолько в сердце, что тлеет куделькою льна…
НебоЗа окном, словно луг заливной в незабудках!Помнишь?Есть в России такие. И будут… в раю.Мне быВ эту ширь, что шумит нам из радио чутких…Дом нашВожделенный не в здешнем же, чуждом краю.
Там яВсё найду, по чему тосковала так долго:ДушиДорогих мне умерших и сад свой родной,ПламяНегреховной любви и… тебя потом… Только —Слушай! —Как умру, не целуй на земле ни одной.
ЗвукиВдруг прорвавшихся слез… Их – что ягодок вгрозде.Глупый!Иль забыл ты, Кем тварь вся – и я с ней – жива?РукиПреблагие Его не сломают и трости,ГубыНе угасят и льна, что курится едва…
Раньше,Чем захочет Он, – верь мне – и я не угасну…В персях —Уж не стук больной, – музыка радио-струй…Встань же,Улыбнись же и дай мне скорей, мой прекрасный,ПерсикОпьяняющий… розу… и твой поцелуй!
9О, этот ветер, всё холодеющий…Он лист, мерцающий в высоте еще,Кидает наземь и рвет в клочки —Он гасит огненные язычки!
О, жизнь в изгнанье… Гранитный день ее…Как никло, чахло в нем вдохновение!Дыханье тленной немой тоскиГасило огненные языки.
Но сердце, с миром и с милым связано,Приблизясь к смерти, ему предсказанной,Вдруг участило свой легкий стук,Сгорая в страсти, уж светлой от мук…
И от восторга его осеннегоТак васильковы или сиреневыВсходили дни мне!.. В цветенье ж ихВоскрес, как Феникс, вдохновенный стих!
Пел о любви он, что не погубленаПри испытаньях всех, о возлюбленный…О крыльях плеч твоих и души,О новой жизни с триумфом машин,
И всё ж прекрасной, и всё ж приемлемойИ – о чудеснейшей между землями…Но пламень сердца еще велик.Да не прогневаю Пречистый Лик,
Его зажегши пред Ним лампадою!..Живу я, Боже, блуждая, падая,Но дух, вдохнутый Тобой, – вот он! —Неугасимо-горящий огонь!Август – сентябрь 1930София
РУССКИМ УЧЕНЫМ
