Улан Далай - Наталья Юрьевна Илишкина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как развеивать такие опасения, Чагдар не представлял. Он вообще мало чего понимал в выращивании зерновых. Вот если бы его про коневодство стали спрашивать, он бы мог авторитетно рассуждать и гнуть свою линию. Но про всю эту зябь, ярь, севооборот, тягло он знал только понаслышке и боялся показать свою агрономическую отсталость. А потому, предложив мужикам хорошенько все обдумать, Чагдар распустил собрание, сел на поезд и поехал в Ростов, в крайком – ликвидировать пробелы по растениеводству.
Сочувствующий инструктор вручил Чагдару пару брошюр-памяток и подсказал, что лучше начать агитацию с немецких поселений. Брошюры Чагдар выучил наизусть и поехал к немцам. Те, в отличие от хохлов, слушали его внимательно, шуточек не отпускали, власть не срамили. Чагдар пообещал премировать их тракторами, если проведут стопроцентную коллективизацию. Немцы стали уточнять: а какой марки будут эти трактора: «Джон Дир», «Юнайтед», «Монарх» или «Форд». Чагдар выкрутился тем, что предложил им самим сделать выбор. Немцы подумали и согласились. Приятно иметь дело с разумными людьми.
Но немцев в районе всего полторы тысячи, двенадцать процентов от общего количества жителей. А калмыков – сорок. В некоторых станицах население было смешанное, великороссы отказывались объединяться с хохлами, и никто не хотел связываться с калмыками, потому как в земле они ничего не смыслят, а скотины у них кот наплакал. Чагдар опять поехал за консультацией в Ростов. Крайкомовцы предложили создавать в таких станицах по два, а то и три колхоза, предварительно проведя раскулачивание зажиточных, чтобы привлечь на чужое добро бедноту, и дали понять, что если Чагдар и дальше будет проявлять безынициативность и мягкотелость, то снимут с должности и из партии исключат. А этого Чагдар допустить никак не мог. И вопрос был не только в самолюбии и угрозе позора: откладывать женитьбу больше нельзя, вокруг Цаган стал увиваться заведующий райземотделом, снабжавший ее свежими номерами журнала «Крестьянка».
И вот уже 20 октября, а он не добрался с агитацией даже до хутора Зюнгар, куда переехали на жительство отец и братья. И Чагдар решился сделать сразу два дела: выступить перед хуторянами и объявить отцу о своем намерении жениться на Цаган.
Накануне он почти не спал, проворочался всю ночь с боку на бок, продумывая, что, как и кому скажет. А рано утром, пробираемый внутренней дрожью, оседлал коня и отправился на хутор. На счастье, плывущая в небе журавлиная стая, такая большая, такая сплоченная, к тому же символ семейной верности, придала Чагдару бодрости. Все у него сегодня получится.
К хутору подъехал повеселевший, насвистывая «Мы красные кавалеристы, и про нас былинники речистые ведут рассказ…» – и резко оборвал свист, когда уже на окраине почувствовал запах вареного мяса. Среда, середина недели, утро – и мясо! Он подхлестнул коня. Запах наплывал со всех сторон. Плохо!
Возле свежеслепленной саманной мазанки спешился и, накинув поводья на столб, толкнул калитку.
У очага, на котором булькал котел, на корточках сидела Булгун, с аппетитом обгрызая кость. Рядом на доске сложены выскобленные добела овечьи черепа. На натянутых под навесом веревках сушатся полоски мяса…
Завидев Чагдара, Булгун вскочила, завела руку с костью за спину, другой рукой наспех отирая рот.
– Менд! – коротко поздоровался Чагдар и, не дожидаясь, когда Булгун прожует и ответит ему на приветствие, спросил: – Где отец?
Булгун, спешно, словно заяц, двигая челюстями, мотнула головой на сарай – там! Чагдар едва сдержал себя, чтобы не броситься бегом к настежь распахнутой двери. Внутри, натянув на рамки из жердей бараньи шкуры, отец и Очир соскребали с них пленки и остатки жира. При виде Чагдара отец отложил нож, вытер руки о солому и вышел во двор. Очир, кивнув брату в знак приветствия, продолжал скоблить.
– Вовремя ты приехал, вовремя, – радостно приговаривал отец. – У нас сегодня такой наваристый шулюн, какого ты, может, не ел даже до революции. – И он приветственно похлопал Чагдара по плечу. – Давно ты к нам не заглядывал. Люди говорят: ездит ваш сын по району, речи красивые говорит, послушаешь – сразу понятно, какой большой учености человек! Не зря, говорят, его главным партийным начальником поставили. Почетно, говорят: калмык теперь командует в районе и русскими, и хохлами, и немцами!
– Льстят мне хуторяне! – мягко остановил Чагдар пылкую тираду отца. – Да недолго мне теперь ходить в начальниках.
Баатр посмотрел на него озадаченно:
– Провинился чем?
– Как узнают в крайкоме, что допустил истребление скота в родном хуторе, так и снимут с должности. Может, и из партии исключат.
– Так мы же цифры подравнивали, – развел руками отец. – Чтобы нас в кулаки не записали.
– Ничего не понимаю, – честно признался Чагдар.
– Вчера из Автономии приехал брат нашего соседа и говорит: всех, у кого больше десяти голов скота, в один день раскулачили, скот подчистую забрали, а самих свезли в Астрахань, посадили за колючую проволоку, и теперь ждут подводы, чтобы отвезти к поезду и отправить в Сибирь.
Вот оно в чем дело! В Зимовники позавчера приезжал секретарь Федорович из Калмыцкого обкома, собирал всю районную головку, докладывал. В Автономии действительно три дня назад провели большую операцию по раскулачиванию зайсангов и нойонов[22], а также крупных скотопромышленников, чтобы снять кабальную зависимость бедняков и батраков и обеспечить скотом первые совхозы и колхозы. Чуть больше двухсот семей выселяют за пределы Автономии, а еще восемьдесят – внутри области в спецпоселки.
– Брат соседа потерял в дороге ноль, – с досадой сказал Чагдар. – Количество скота у раскулаченных начиналось со ста. И это крупный скот. Баранов можно умножать на три, овец – на пять.
– Он сказал: «Режьте лишний скот быстро. Как только Калмыкию зачистят, чекисты приедут к вам».
– Отец, нет теперь чекистов, есть гэпэушники.
– Эх, сынок, волк, как его ни назови, хоть серым, хоть клыкастым, хоть бирюком, он от этого добрым псом не станет. А ты откуда знаешь про сто голов?
– К нам большой человек из руководства области приезжал, объяснял, что к чему.
– Так то из руководства. А на низах – сам знаешь… В сельсовет разнарядку спустили – раскулачить пять семей. А у них в селе такие, чтоб сто голов скота осталось, давно перевелись. Ну и раскулачивали тех, у кого скота было больше десяти.
Челюсти у Чагдара невольно сжались.
– Нужно было председателю сельсовета поехать в
