Улан Далай - Наталья Юрьевна Илишкина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда в школе стали появляться парни, Чагдар заволновался: он, конечно, начальник, член партии и грамотей, но вдруг у кого-нибудь хватит наглости посватать учительницу? Чагдар все хотел поговорить о своей избраннице с отцом, да не хватало духу. А потом – раз, вызывают его в крайком и назначают секретарем райкома на место немца, не справившегося с заданием по коллективизации. Мол, в Калмыцком районе партсекретарем должен быть национальный кадр, и кто же, как не он, сможет довести земляков до объединения в колхозы.
Чагдар поблагодарил за доверие и пообещал, что отдаст все силы на выполнение задания партии, но на самом деле не знал, сумеет ли убедить калмыков вступить в колхоз, когда они доверяют лишь родственникам по крови и кости. Как уговорить их обобществлять скот, которого и так почти не осталось? Да, были у калмыков до революции, как и у всех казаков, общественные табуны, но личный скот они не отменяли и не ограничивали.
Партия поставила задачу сплошной коллективизации. А чтобы агитаторы знали, к чему надо стремиться, в начале сентября собрали их по всему Северо-Кавказскому краю и повезли в коммуну «Сеятель». В засушливой Сальской степи, совсем недалеко от Калмыцкого района, где еще в 1919 году на памяти Чагдара не было ни деревца, тысячи молодых саженцев дуба и ясеня в окружении кустов колючей акации выстроились в тринадцать линий. Ажурно-продуваемая посадка – название-то какое! – для защиты полей от суховеев. Чагдар даже не знал, что такое возможно.
Поля, как по линейке вымеренные: пшеница, кукуруза, подсолнухи, бахчи. В плодовом саду междурядья распаханы, ни одного сорняка. Заборов нет: подходи, рви. Но никто не рвет! Как так? Коммунары, объяснили им, – люди сознательные, чужие не появляются, но на всякий случай на дальних подступах – конные патрули.
Коммунары – и впрямь люди особые: толпа посетителей вокруг них ходит, а никто от работы не отвлекается. Привыкли уже – гости у них каждый день; и Буденный был, и Горький, и все партийное начальство. Чагдар подумал, что у калмыков так бы не вышло – как это гостю внимание не оказать?
И лица у коммунаров сосредоточенные на деле, гостям улыбаются одними губами, точно щеки морозом сковало. Не местные лица. Сопровождающий объяснил: одиннадцать национальностей на сто пять коммунаров. – А как же они между собой общаются? – На английском, отвечает, языке, потому что приехали они в основном из Америки. – Неужели в Америке они такой сознательности научились? Одиннадцать национальностей – а живут мирно, едят в одной столовой, работают слаженно. 3500 гектаров обрабатывают. Как такое возможно?
Ну, им и показали – как. Трактора колесные, трактора гусеничные, сеялки, веялки, молотилки – тоже всё из Америки. В 1922-м привезли и до сих пор на ходу. Ветряк электричество вырабатывает. В птичнике, в свинарнике, в коровнике – везде лампочки Ильича. Но больше всего потрясло Чагдара, когда корова склонилась к жестяному тазу, нажала мордой на кнопку, и потекла вода. Здесь, в маловодной Сальской степи, корова сама себя поит! Про это он решил никому не рассказывать, иначе и в остальном слушатели начнут сомневаться. Закопал также поглубже в память детей в детском саду, всех в одинаковых костюмчиках, сытых, здоровых и веселых. Люди и так боятся, что вслед за скотиной у них обобществят детей. А потом и жен.
Агитаторы про это спрашивали: нет ли в коммуне свального греха. Но сопровождающий твердо отвечал, что все живут семейно и у каждой семьи есть своя комната или даже домик. – А пьянство? – За пьянство в двадцать четыре часа из коммуны выставляли. Многие товарищи про эту меру высказались в том смысле, что коммунары перегибают палку. В любом случае, заявили агитаторы по итогам осмотра, местным до такой сознательности и дисциплины, как до звезды, – не дотянуться. На это сопровождающий из крайкома партии пояснил, что до такой степени обобществлять хозяйство от станичников не требуется, можно остановиться на сельхозартели, когда земля, инвентарь и крупная скотина общие, а личный огород и куры-овцы у каждого свои. И еще крайкомовец велел иметь в виду, что чем больше выселить кулаков, тем прочнее будет колхоз: бедняки получат кулацкие дома, колхоз – их сельхозинвентарь и запасы зерна, а скот кулацкий можно сдать на мясо и в обмен получить от государства трактор, который может пахать без перерыва день и ночь. Чагдар тут же спросил, а как быть донским калмыкам: у них-то кулаков не осталось, одна лошадь на пять семей и на десять дворов – один плуг; что им даст объединение в колхозы? На это крайкомовец ответил, что коллективизацию проводить все равно надо, потому что никаких исключений не предусмотрено.
Начал Чагдар агитацию с хохлов-переселенцев в Зимовниках, поскольку именно здесь определили быть райцентру. Собрали жителей на станции, в зале ожидания. Явка была низкая, но гвалт стоял такой, будто гудела целая Великокняжеская ярмарка. Председатель сельсовета пытался перекричать собравшихся, да куда там. Накурили – не продохнуть. Чагдар раскашлялся, отер невольные слезы. Тут же посыпались шуточки про то, какая власть пошла слабогрудая, и глаза-то у нее такие узкие стали, что скоро она вовсе народ перестанет видеть, и что плачет власть, глядя на то, что она, власть, со своим народом натворила.
Чагдар растерялся. Ситуацию спас приставленный сопровождать его милиционер, тот самый усатый-пузатый сменщик, что жаловался ему год назад на завал уголовных дел. Он достал из кобуры маузер, пальнул в потолок и в мигом установившейся тишине гаркнул: тем, кому не нравится власть в Калмыцком районе, он готов устроить бесплатный переезд на новое место жительства в Сибирь под власть исключительно волков и медведей. Под власть волков и медведей переезжать никто не хотел, поэтому речь свою Чагдар произнес без помех. Однако желающих вступить в колхоз среди присутствующих не нашлось.
– Ничого доброго с колхозу не выйдеть, – заявила одна из сидевших на задних скамейках женщин, дородная гладкая баба. – Хозяйского догляду не будеть.
– Почему же не выйдет? – возразил Чагдар. – Я вот своими глазами видел, как обыкновенные люди, с такими же, как у всех, руками и ногами, устроили в глухой степи настоящий коммунизм…
Но тут со стороны железной дороги донесся свисток прибывавшего к станции поезда, баба подхватила стоявшую перед ней корзину и устремилась к двери. За ней повскакивали остальные женщины. Оказалось, это были торговки, которые просто пережидали время между поездами.
Когда в помещении остались одни мужики, Чагдар
