Улан Далай - Наталья Юрьевна Илишкина

Отец внимательно посмотрел на Чагдара.

– Хорошо, сынок, что ты у нас такой храбрый. А многие опасаются вышестоящим перечить. Возразишь – и сам в Сибирь отправишься.

Из сарая показался брат. Бросил комок жира терпеливо ожидавшей у двери собаке. Та благодарно тявкнула и неспешно принялась угощаться. Только тут Чагдар вспомнил про подарки. Он приехал домой не с пустыми руками, полный вещмешок съестного привез: муку, сахар, соль, белые сухари и бутылку настоящей водки.

Чагдар поискал взглядом Дордже, который по статусу должен был принять коня, расседлать и задать корм. Но Дордже нигде не было видно.

– А где наш младший? – обратился к отцу Чагдар.

Отец отвел глаза и промолчал. За него ответил Очир:

– Поехал с соседями в хурул молиться, чтобы беда обошла нас стороной.

Чагдар насупился:

– Меня могут обвинить в сращивании с религиозным элементом. Пусть Дордже дома молится. – И сам принялся расседлывать коня.

– Домой-то к нам тоже соседи захаживают, – заметил отец.

– Сделайте ему из конюшни молельню, – предложил Чагдар. – Лошадей все равно сдать в колхоз нужно будет.

– Значит, все-таки беда нас стороной не обойдет, – проронил Очир, яростно соскребая ножом с ладоней овечий жир. – Значит, правильно баранов порезали, зимой хоть от голода не помрем.

– Мелкий скот разрешается оставить в хозяйстве, – объяснил Чагдар. – До десяти единиц.

– А у нас кур два десятка. Что же, и кур под нож придется пустить?

– Куры – это отдельная категория, домашняя птица. Ее не обобществляют.

– Давайте-ка поедим сначала, а потом будем разговоры разговаривать, – вмешался отец.

Расселись вокруг очага на мешках, набитых сеном. Чагдар достал кулек с сухарями и бутылку, запечатанную белым сургучом, сломал сургуч, снял картонную пробку. Булгун услужливо подставила три деревянные чашки. Чагдар передал бутылку отцу. Баатр понюхал горлышко, блаженно прикрыл глаза:

– Ну, сегодня всё как до германской войны: и шулюн, и водка.

Он плеснул из бутылки по три бульки каждому и, окунув безымянный палец в свою чашку, покропил во все стороны. Потом поднял чашку и произнес обычное для такого случая благопожелание, призывая милость небес, покровительство богов, добродетели, заклиная войны, насилия и болезни, судебные тяжбы и все грехи.

Выпив, моментально покраснели – алкоголь действовал на всех Чолункиных так, словно они стыдились выпитого. Булгун щедро сыпанула в освободившиеся от водки чашки по горсти мелко накрошенного лука, налила дымящийся шулюн. Чагдар передал по кругу пакет с сухарями. Обжигаясь и причмокивая, все принялись за еду.

После двух чашек шулюна осоловевшие от сытости мужчины пришли в благодушное настроение, вольготно развалились на мешках. Булгун выловила из котла кости с остатками мяса, выложила на чисто оструганную доску.

– А что, Чагдар, – сказал отец, обсасывая бараньи ребра, – говорят, ты невесту себе присмотрел.

Чагдар чуть не подавился мясом.

– Сарцынову Цаган, учительницу из Новоалексеевского ликбеза, – продолжал Баатр, не дожидаясь ответа сына.

Чагдар, в секунду протрезвев, вытер руки о голенища сапог, одернул китель, прокашлялся, готовясь к объяснению. Черт побери калмыцкую привычку разносить сплетни по всей округе.

– Хочешь на ней жениться – женись, – разрешил вдруг отец. – Она бакше Сарцынову всего лишь двоюродной племянницей доводится. Хорошая, говорят, девушка. Умная и работящая.

– Рука одна, а пальцы разные, – произнес Чагдар калмыцкую пословицу, которую специально заготовил для беседы с отцом. – Из другого колена она.

– И я про то же, – кивнул отец. – Считай, что мое согласие ты получил. Как там по вашему коммунистическому обычаю, сватов засылать надо?

– Не надо, – ответил Чагдар. – Я сам все улажу.

– Но свадьбу-то сыграть можно? – опять поинтересовался отец.

Чагдар замялся. Летом во время партчистки одного председателя сельсовета чуть с работы не выгнали за то, что отпраздновал пышную свадьбу. Члены ячейки возмущались: «Какие могут быть свадьбы во времена, когда по всей стране снова ввели карточки на продовольствие и промтовары?»

– Нежелательно, – в конце концов признался он.

– А что она из богатых – это как? – с подковыкой спросил молчавший до этого Очир.

– Она сирота и комсомолка, воспитанная советской властью, – горячо возразил Чагдар, – и это перевешивает ее непролетарское происхождение.

Собака, до того лежавшая у очага, вдруг навострила уши, заворчала и двинулась к калитке.

– Гости к нам, похоже, идут, – подобрался Баатр.

В узкую щель приоткрытой калитки просунулась голова в фуражке со звездой. Сзади виднелась еще одна.

– Мендвт!

– Тихо, Хаср, свои! – цыкнул на собаку Баатр. – Проходите, товарищи!

В калитку бочком проскользнули председатель сельсовета Мухайкин и секретарь хуторской партячейки Шарапов. Хозяева встали навстречу гостям. Чагдар с досадой бросил взгляд на развешенное под навесом мясо.

– Вовремя, вовремя вы к нам пожаловали, дорогие гости! – тряся руку Мухайкина, приговаривал Баатр. – Радость у меня большая – средний сын приехал.

– Да вот мы как узнали, сразу сюда! Первыми поприветствовать нашего уважаемого земляка, – скороговоркой отвечал Мухайкин.

Расселись у очага. Баатр уступил свое место гостям, сам сел рядом с Чагдаром. Булгун принесла чистые чашки, Баатр плеснул гостям по три бульки из заветной бутылки.

– Говорите вы, товарищ Мухайкин, – предложил Шарапов.

– Нет, вы говорите, товарищ Шарапов, – отказался Мухайкин. – У нас же руководящая и направляющая сила – это партия, и вы ее в нашем хуторе представляете. А мы, Советы, власть исполнительная, берем под козырек и проводим решения партии в жизнь.

Шарапов прочистил горло и начал говорить йорял:

– Пусть день ваш будет прекрасным, пусть век ваш будет долгим, вместе с детьми и родственниками в благополучии, довольстве будьте. Без болезней, без войн и тревог, в блаженстве будьте. Чтобы у дверей ваших конь оседланный всегда стоял. Чтобы на столе у вас наваристый чай всегда был. Чтобы часто видеться вам, в спокойствии и радости живите.

– Да будет так, – согласился с секретарем партячейки Мухайкин.

Оба выпили. Булгун быстро налила шулюн в освободившиеся чашки.

– Оседланного коня у дверей придется вычеркнуть из списка благопожеланий, – подал голос Очир. – Брат говорит, всех коней теперь надо сдать в общественное пользование.

– Если партия считает, что следует поступить так, мы должны подчиниться, – сделав глоток шулюна, пробормотал Мухайкин. – Вы, Чагдар Баатрович, выходит, приехали к нам насчет колхоза людей агитировать?

Чагдар кивнул.

– Кандидатуры на раскулачивание до собрания наметим или уже по итогам? – поинтересовался Мухайкин.

– А что, в хуторе есть зажиточные? – вопросом на вопрос ответил Чагдар.

– Ну, скот-то, конечно, за эти дни народ подровнял, у кого излишки были. Живьем продали или на мясо пустили. Но есть такие, у кого дома деревянные, в то время как большинство живет в саманных. Самый большой дом – у учителя.

Чагдар оторопело уставился на председателя сельсовета.

– Вы, товарищ Мухайкин, хотите детей без грамоты оставить?

– Да что вы, Чагдар Баатрович,