Улан Далай - Наталья Юрьевна Илишкина

Председательский стол был накрыт как для праздника: рассыпчатая картошка, щедро посыпанная жареным луком, вареные яйца, соленые арбузы, румяные пирожки, витые булочки.

– По какому случаю? – осведомился Чагдар, кивая на стол.

Председатель и заместитель коротко переглянулись.

– Ну как же… – начал было председатель.

– Именины нынче у Петра Семеныча, – перебил его вдруг заместитель. – С утра благодарные бабы нанесли.

– Да-да, – подхватил председатель. – Сегодня же двадцать второе… Именины мои. Вы к нам прямо вовремя…

– И чай у нас сегодня настоящий! – добавил заместитель, указывая на цветастый заварочный чайник, венчавший ведерный самовар. – Вот, из реквизированного имущества.

– Давайте без застолья. У нас большая повестка. Стол для бумаг понадобится.

– Как, совсем всё убрать? – упавшим голосом спросил председатель. – Вы, может, едой нашей брезгуете, товарищ секретарь? Мы ж пока ваших вкусов не знаем.

– Вовсе нет.

Скользкую пищу Чагдар в рот брать не мог: никаких там соленых арбузов, жареного лука, вареников в сметане – сразу выворачивало.

– Пирожки с чем? – поинтересовался он.

– С рыбой. Жирный сом вчера попался…

С рыбой у Чагдара отношения тоже не сложились. Особенно с сомом. Тиной пахнет. Только с голодухи ел.

– Булки оставьте, – распорядился он. – Остальное раздайте нуждающимся. Вон Ваську вашего накормите.

– Васька! – заорал председатель в дверь. – Забирай весь харч и кликай комбедовцев!

Васька не заставил себя ждать. Под раздосадованными взглядами председателя и секретаря стол вмиг опустел.

– Садитесь под портреты, товарищ секретарь, – предложил именинник Чагдару свое место под строгими взглядами вождей революции. Ленин висел слева, а Сталин – по центру. Справа виднелся еще один гвоздь. Здесь до недавнего времени висел Троцкий, догадался Чагдар, но его сняли, а сдвинуть портреты не успели.

Чай был разлит в глубокие фарфоровые чашки с изящными ручками. Никто из чаевничавших хрупкой ручке не доверял, придерживали чашку за горячее дно. Пили молча, вприкуску с булками. Булки казались невесомыми и таяли во рту, как масло.

– Как у вас обстоит дело с кулаками? – спросил Чагдар, когда чашки опустели.

– Да есть еще маленько, – неопределенно высказался председатель. – Семей пять-шесть отыщем. Хоронятся они теперь, конечно. Скот в камыши загоняют, зерно в землю зарывают и прикидываются середняками. Но комбедовцы у нас хлеб не зря едят. Следят за подозреваемыми неустанно.

– Пошлите в Зимовники нарочного. Я письмо дам, чтобы срочно группу из ГПУ прислали. Вечером будем брать. А завтра проведем собрание по поводу колхоза.

– Васька! Подь сюды! – обернулся к двери председатель.

Дверь заскрипела и растворилась.

– Здеся я, Петр Семеныч!

– Седлай моего мерина, в Зимовники слетаешь с письмом. Но чтоб ни одна живая душа не знала, куда едешь.

– Могила, Петр Семеныч! – сыто рыгнув, откликнулся Васька.

Когда Васька ускакал, сели совещаться. Петр Семенович утверждал, что в один колхоз всех жителей не загнать. Слишком велик хутор, а люди собрались из разных мест: есть из казаков, есть из великорусских крестьян, есть из бывших хохлов-арендаторов. Молодежь ходит стенка на стенку и дерется до кровавых соплей.

– Нам три колхоза нужно делать, не меньше, – твердил председатель. – А то толку не будет.

– Партийных привлекайте для укрепления дисциплины, – предложил Чагдар. – Почему секретарь ячейки сейчас не с нами?

– Партячейка у нас всем скопом в бандиты подалась, – горестно признался председатель. – Присоединились к банде Гончарова из Куберле. А тоже ведь бывший партийный. После чистки обиделись на партию. Хорошо хоть своих не трогают, по чужим станицам рыщут.

Чагдар слышал про банду Гончарова от гэпэушников. Двенадцать налетов, семеро убитых. Может, это они стреляли из камышей?

– Плохо, – оценил ситуацию Чагдар. – Кто же тогда по дворам пойдет скот переписывать?

– Так вы не беспокойтесь, товарищ секретарь, весь скот уже переписан, – председатель вытащил из ящика стола кипу мятой бумаги. – Говорю же, наши комбедовцы свой хлеб едят не зря.

Наметили список для раскулачивания. Фамилии в списке оказались все хохляцкие: Блажко, Вовянко, Дьяченко, Коваль и Пасько. Чагдар указал на этот националистический перекос, председатель с заместителем посовещались и двух первых хохлов вычеркнули, вписали вместо них одного казака и одного великоросса. Чагдар достал из планшета методичку и зачитал рекомендательный перечень имущества, оставляемого за раскулаченными: на две семьи – одна лошадь, на одного взрослого члена каждой семьи – одна голова рогатого скота, 13 фунтов муки на одного едока, 12 фунтов сахара на семью, 5 фунтов мыла, один коробок спичек, один фунт табака, один кирпич калмыцкого чая или фунт русского, шесть катушек ниток.

Посчитали, сколько скота перейдет в общеколхозную собственность после раскулачивания. Получалось десять лошадей, три жеребенка, один бык-производитель, четыре вола, два десятка коров и нетелей, пять телят, около пятидесяти свиней. Председатель и заместитель заспорили, можно ли держать столько свиней скопом – от свинячьего дерьма такие ядреные испарения, не разъест ли людям глаза от вони. Чагдар в споре не участвовал, про свиней он ничего не понимал.

Осталось понять, кому из бедноты передать дома раскулаченных. Тут тоже выявились разногласия. Председатель предлагал вселить самых бедных, а заместитель – самых многодетных, которых при прошлом раскулачивании обошли.

– Знаю-знаю, куда метишь, Иван Митрич! – уличил председатель заместителя. – Самый многодетный – твоей жены брат. Строгает детей и строгает. Так ударно бы на поле вкалывал, цены бы ему не было.

Чагдар предложил тянуть жребий, чтобы никому не было обидно, и сделать это принародно. На том и порешили.

Васька вернулся после обеда с тремя гэпэушниками. Сам командир участка Самойлов с двумя бойцами приехал. Все трое на одно лицо: глаза глубоко посаженные, брови мохнатые, носы пятаками. Под свою физиономию помощников Самойлов подбирал, что ли? Пока гэпэушники наворачивали картошку с салом, которую принесли бабы, Чагдар напомнил им процедуру экспроприации ценностей, а председатель провел ориентировку: где находятся хозяйства намеченных к высылке кулаков и в какой последовательности брать. Для сокращения времени обыска к операции решено было привлечь комбедовцев. А почему председатель не пригласил главу комбедовцев на совещание, поинтересовался Чагдар. Петр Семеныч поморщился.

– Да я не хотел воздух в помещении портить. Воняет от него, как от козла. Но глаз у него ястребиный. Ни одна курица неучтенной дорогу не перебежит.

Кулаков решили запереть на ночь в амбаре за правлением – после сдачи осенних хлебозаготовок амбар был пустой, к их бабам и детям проявить снисхождение, оставить напоследок переночевать в родных хатах. Первым наметили брать хозяйство Коваля, занимавшего большой деревянный дом неподалеку от сельсовета.

– Он у нас тут самый баламут, – объяснил председатель. – На язык злющий. Я, говорит, за советскую власть кровь проливал, а она меня теперь закрепостить хочет. Идите, говорит, дураки, в колхоз, разузнаете, чем там пахнет, а я на вас погляжу со стороны да