Улан Далай - Наталья Юрьевна Илишкина

Чагдар замялся:

– Трудное, честно говоря, дело! Сопротивление большое. Цепляются за собственность мертвой хваткой – с кровью отрывать приходится. Но медлить с коллективизацией нельзя.

Он помрачнел, вспоминая свое первое раскулачивание в Иловайском. Оно же и последнее. Самолично он больше в обходах не участвовал. В каждом хуторе хватало своих охотников раздербанить крепкие хозяйства. Не его это дело, в конце концов. Пусть ГПУ кулаками занимается. А он уже после зачистки с колхозной агитацией приезжал. В такой последовательности все получалось успешно. А что делать, если кроме как страхом людей в колхоз не соберешь?

– Дошли! – Чагдар остановился перед зданием дореволюционной постройки, прикрытым с улицы частоколом палисадника. – Только нам через заднее крыльцо зайти нужно.

Они обогнули дом. Двор был не такой нарядный, как улица, не мощеный, но и не запущенный. Вдоль дома тянулась скромная дорожка из щебня. Прошуршав мимо прикрытых чугунными решетками полуподвальных окон, Чагдар и Цаган спустились на семь ступенек по выщербленной лестнице. Чагдар постучал в обитую железом дверь и полез в карман за удостоверением. За дверью послышалось бодрое цоканье каблучков, щелкнул замок, выглянула миловидная девушка с накрашенными губами. Чагдар молча протянул ей удостоверение. Девушка расцвела улыбкой:

– Прошу вас!

Пропустила внутрь, замкнула дверь и защелкала выключателями. Яркие электрические лампочки осветили подвал. Вдоль стен тянулись полки, ломившиеся от товаров. Посуда столовая и чайная, кое-где даже с позолотой, тонкостенные стаканы, пузатые графины, примусы, эмалированные кастрюли и кружки, мужские ботинки и сапоги, женские туфли на каблуке и без, слегка покрытые пылью, но совершенно новые номенклатурные фетровые шляпы и ленинские кепки, стопки постельного белья, блеклые байковые и яркие стеганые одеяла, и в торце, словно разноцветные бревна, – рулоны тканей, из которых, наверное, можно было бы сложить дом.

Чагдар искоса посмотрел на взволнованную Цаган и увидел в ее глазах слезы.

– Ты чего? – оглянувшись на идущую сзади продавщицу, тихо спросил Чагдар.

– Детство вспомнилось, – Цаган шмыгнула носом. – Тот же запах, что и в магазине в Новочеркасске, когда мы…

Не поднимая головы, она достала из сумки носовой платок, промокнула глаза и нос.

– Товарищ продавщица, – окликнул Чагдар девушку, – какая у вас тут самая наилучшая ткань на платье?

– А вы на какое платье желаете? Повседневное, праздничное, зимнее, летнее? Хлопок, шерсть или, может быть, шелк?

– Нам самую красивую! – заявил Чагдар.

– Для вашей барышни… то есть я хотела сказать… товарки?

Чагдар кивнул.

– Ну, тогда я могу предложить вам вот этот люстрин, – девушка ловко, словно играючи, бросила на мерный прилавок рулон василькового цвета. – И празднично, и немарко, и входит в список рекомендованных к ношению советскими служащими расцветок.

Чагдар бросил взгляд на Цаган. Потупив взгляд, она теребила ручку своей сумки.

– Ты согласна? – спросил Чагдар.

– Да, – едва слышно ответила Цаган.

– Режьте! – скомандовал Чагдар. – Сколько там на платье надо?

– У вас талон или за наличные? – поинтересовалась продавщица.

– Талон, – Чагдар протянул кусочек картона с синей печатью.

– На талон полагается шесть метров. Если с пышной юбкой – вся ткань уйдет, если с прямой – еще пара метров останется.

Цаган по-прежнему не поднимала глаз. Продавщица уже отмерила ткань и взяла в руки ножницы, но отрезать не спешила.

– Что-то ваша товарка не очень рада, – заметила она. – Другие женщины от счастья скачут, когда им такое предлагают.

– У нас не в обычае показывать чувства. Но вы же слышали, она согласилась.

Девушка пожала плечами. Вжик-вжик-вжик – ножницы прорезали ткань. Зашуршала упаковочная бумага. Продавщица передала Чагдару объемистый сверток, он взял, протянул Цаган. Она приняла, молча кивнула.

Продавщица и не поняла, что только что при ней было сделано и принято предложение выйти замуж…

Глава 14

Август 1932 – март 1933 года

– Бювя-бювя-бювяля… Баю-баюшки-баю…

Чагдар осторожно заглянул в полутемную, нагревшуюся за день комнату. В пляшущем свете свечного огарка качалась колыбель, в которой покряхтывал Йоська. У малыша резались зубы, и он пытался засунуть в рот весь кулак, почесать десны. Прислонившись спиной к изголовью кровати и не открывая глаз, расслабленная, сонная Цаган тянула убаюкивающий напев, ритмично толкая подвешенную к потолку зыбку. Это была настоящая калмыцкая колыбель, смастеренная счастливым дедом Баатром еще для первенца – Вовки. Вовка спал на отдельной кроватке, вольно раскинув в стороны руки и ноги.

Чагдар прикрыл дверь в комнату и на ощупь, не зажигая керосиновой лампы, подошел к кухонному рукомойнику, сполоснул лицо и принялся растирать жестким льняным полотенцем влажную кожу с такой силой, словно пытался содрать ее, а вместе с ней и весь прожитый тяжелый день. Услышал шаги – это Цаган вошла на кухню со свечкой. Две косы струились с ее шеи и падали на грудь, просвечивавшую сквозь редкий ситец сорочки, она стала тоньше, чем три года назад, когда они поженились, и только налитые кормящие груди, казалось, были ошибочно позаимствованы у другого тела, у той самой бесстыдной Фрины с картины в Русском музее.

Чагдар забрал у Цаган свечку, поставил на стол, прижал жену к себе, вдохнул и замер. Чувствовал, как возвращаются силы и отступает отчаяние, как разглаживаются горестные морщины и растягивается в невольной улыбке рот. От ее волос шел тонкий аромат розового мыла, выданного по талонам в спецраспределителе.

Погладил жену по спине: худая, все ребра пересчитать можно.

– Я тебе сейчас ужин соберу, – стеснительно отстраняясь, прошептала Цаган.

– Ты сама-то ела?

– Ела, ела.

Пока Чолункины жили в Зимовниках, горя не знали. Две зарплаты, у Чагдара повышенная: в Северо-Кавказском крае номенклатуре платили по первой категории – за сложность. Цаган работала учительницей начальной школы, тоже деньги, а не палочки в учетном табеле, как в колхозах. Но в прошлом году районный центр перевели в Кутейниковскую. Мол, как же так, район называется Калмыцкий, а в Зимовниках ни одного калмыка не проживает.

Как переехали Чолункины в Кутейниковскую, жизнь пошла совсем другая. Полстаницы – родственники Чагдара, если не по крови, то по кости. Каждый вечер какая-нибудь семья в полном составе являлась к ним на ужин. Знали: не откажут. Не только Чагдар, все начальствующие калмыки, получавшие зарплату от государства, оказались в роли станичных кормильцев.

Цаган купила большой котел и каждый вечер варила будан. Жарила на масле дробленую пшеницу, высыпала в кипящее молоко, наполовину разбавленное водой, томила на медленном огне – вот и угощение. Чагдар появлялся ближе к полуночи, гостей уже не заставал, но Цаган всякий раз передавала от них приветы.

Плошку подогретого будана Цаган подала мужу. Чагдар молча принялся за еду.

– Что-то случилось? – Цаган пристально всмотрелась в его лицо.

– У нас каждый день что-нибудь