Улан Далай - Наталья Юрьевна Илишкина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Та пожала плечами:
– Не знаю. Федор с войны привез.
Чагдар мог бы объяснить, что это за ткани, что за чашечки и откуда они. Но не стал.
– Материи реквизирую как музейную ценность, – заявил Самойлов. – А чашки… – повертел в руках, колеблясь.
– А можно мне их в общественное пользование? – попросил Аким. – Вам они мелковаты, а нашему комбеду в самый раз. Вроде выпил, а не упился. И звук от них праздничный, первомайский.
Чагдара передернуло.
– А папка в подполе не задóхнется? – услышал Чагдар шепот над собой.
Глупая маленькая девочка!
– Где у вас тут лаз в подпол? – спросил он у Алевтины.
– А нету у нас подпола, – испуганно ответила хозяйка. Лицо ее, обрамленное белым ситцевым платком в мелкую крапинку, побурело.
– Опять брешешь, Алевтина! – Аким оторвался от списка. – Возле ваших ног крышка, товарищ первый секретарь! Бадью тока сдвинуть надо!
Самойлов бросил трясти ткани, шагнул из горницы в кухню, приставил пистолет к виску Алевтины.
– Говори как на духу: вооружен?
С полатей донесся детский визг. Хозяйка мелко кивнула. Самойлов с силой толкнул ногой бадью, та отъехала к стене.
– Эй, хозяин, вылезай! – громко приказал Самойлов. – А то, как из улья, выкуривать станем. Сначала оружие сюда бросай. А потом сам с поднятыми руками!
Он сдернул из-под потолка лампу, осветил лаз. Крышка медленно поднялась, в щели показалось дуло обреза.
– Не балуй! – Самойлов упреждающе взвел курок.
Брошенный боком обрез заскользил по полу, зацепился у порога за половичок. Потом в квадрате лаза показалась непокрытая голова с розовой круглой лысиной на макушке, облепленной паутиной. Подслеповато щурясь в свете лампы, мужик поднял лицо – Чагдар остолбенел. Это был его давний знакомец, Коваль, дружок покойного Шпонька, убийцы его матери. Заматерел и полысел, но физиономия осталась прежней: глаза со злым прищуром и жесткие складки у опущенных углов рта.
Коваль медленно поднял руки, словно выставляя напоказ натруженные ладони с желтыми буграми ороговевших мозолей. Проморгался, окинул взглядом присутствующих. Узнал Чагдара, усмехнулся:
– Ну, здравствуй, Чолунок! Партейным начальником стал? Жалко тебя в Новороссийске вместе с твоими отступниками не порубили. Они-то потом, знаешь, к полякам все перебежали и против нас сызнова воевать стали.
Чагдар сжал зубы. Да, знал он, что оставшиеся в живых бойцы Третьего калмыцкого, сдавшиеся в Новороссийске и переброшенные на Западный фронт, бежали к полякам вместе с оружием. В душе он их не винил. Он бы, может, тоже так поступил, если бы безоружным прошел через сечу озлобленных красноармейцев.
– Вот до чего докатились! Нерусь православными командует! В Москве еврейцы, у нас калмыки заправляют, – продолжал обвинительную речь Коваль, пока его обыскивал Самойлов.
– Ты, Коваль, еще поговоришь – и по первой категории пойдешь, под расстрел, – негромко предупредил Самойлов, не поднимая головы
– Федя, девок пожалей, Федя! – прижимая руки к груди, запричитала Алевтина.
– Молчи, подлюка! – рявкнул Коваль. – Выдала с потрохами! Попляшешь еще у меня!
– Значит, так, – твердо сказал Чагдар. – Хозяина забираем. Излишки реквизируем. А женщину с девочками оставляем тут из-за угрозы расправы. Я его знаю. Мародер и убийца. Зверь, а не человек. Передушит их всех и скажет, что от холода умерли.
– Так что, по первой категории оформляем? – уточнил Самойлов.
Чагдар сглотнул. Помедлив, ответил:
– Это на ваше усмотрение. Я на него показания напишу. Сами потом решите.
Почувствовал, что задыхается. Ни на кого не глядя, толкнул дверь и вышел на крыльцо. Комбедовцы вывозили со двора груженную доверху телегу. Председатель пересчитывал оставшиеся мешки. Заместитель, кряхтя, тащил от погребка накрытую тряпицей корчагу.
– Бражка! – подмигнул он Чагдару. – Освежиться не желаете, Чагдар Батырыч?
– Петр Семеныч, – не отвечая на вопрос обратился Чагдар к председателю, – десять мешков оставьте на прокорм. Женщину с детьми выселять не будем.
– Оставить? – удивился председатель. – На каком же основании?
– На основании потери кормильца, – глядя прямо в глаза председателю спокойно произнес Чагдар. – Коваль по первой категории пойдет. А с вдовами и сиротами мы не боремся.
В Новоалексеевский Чагдар прикатил в следующую субботу с раннего утра: бритый, стриженый, в новой шинели, на бричке с рессорами, позаимствованной у начальника станции. Цаган была в школе, готовилась к занятиям. Чагдар поздоровался, объявил с порога:
– Уроки сегодня отменяются, товарищ учительница. Вас вызывают в Сальск на слет, посвященный грядущей годовщине Октябрьской революции. На сборы – полчаса.
Цаган быстро написала мелом на школьной доске объявление об отмене занятий, побежала в дом по соседству, где снимала комнату. Минут через пятнадцать выскочила из двери в черном суконном пальто, из-под которого виднелась белая блуза с бантом, в новеньких резиновых ботах, в красном берете. Раньше Чагдар такого берета на ней не видел. Не глава ли райисполкома подарил – кольнула в груди ревность. Но Чагдар напомнил себе, что такое низменное чувство недостойно коммуниста, тем более что берет Цаган очень шел.
По пути на станцию Цаган теребила Чагдара вопросами о слете: какая программа, будет ли концерт. Чагдар отвечал бойко, даже сам себе удивлялся, как складно на хо-ду умеет придумывать. В поезде пришлось сесть порознь, двух мест рядом не было, а ехавшие на субботний базар бабы, окруженные мешками и корзинами, пересаживаться не собирались. Всю дорогу, не закрывая рта, они наперебой ругали власть, запретившую торговлю с рук на станциях. Чагдар с трудом сдерживал себя, чтобы не втянуться в спор. Опасался: вдруг бабы накинутся на него, опозорят в присутствии невесты. Цаган тоже благоразумно помалкивала.
В Сальске удалось выскочить из вагона первыми.
– Мы не опаздываем? – торопливым шагом спускаясь с перрона, спросила Цаган.
– Еще уйма времени! – деловито взглянув на часы, уверил ее Чагдар. – Даже в магазин заглянуть успеем.
– В магазин? – растерялась Цаган. – В какой магазин?
– В специальный. Для ответственных работников. Мы же не можем часами в очередях стоять, партия такого масштаба задачи нам ставит, даже спать некогда. Но ответработники тоже люди. Есть-пить, одеваться надо. Государство о нас позаботилось.
Они миновали суетливую привокзальную площадь и теперь шагали по только что вымощенной улице Ленина.
– Какая красота! Идешь, как царица по паркету! Даже боты не пачкаются, – Цаган крутанулась на пятке.
– И не узнать улицу, – подхватил Чагдар. – Мы тут в феврале двадцатого бились, как черти. Грязь непролазная, лошади вязли по брюхо. А теперь вот и булыжник положили, и бульвар насадили, и Дом Советов какой отгрохали…
– Когда-нибудь и на хуторах дороги вымостят, как думаешь?
– Обязательно! – заверил Чагдар. – Может быть, не в первой пятилетке, но во второй, думаю, сделают! Вот сейчас как колхозы во всю мощь развернутся…
Цаган взглянула на него с надеждой:
– Думаешь,
