Книги, годы, жизнь. Автобиография советского читателя - Наталья Юрьевна Русова

что особенно ценилось в нашем кругу) да зимние сапоги. Но это как-то не огорчало: сколько знакомств завязывалось на тех мастерских, какие интереснейшие разговоры кипели в курилках, как пылко дискутировали во время докладов… Помню, в обеденный перерыв я за столом похвасталась своими сапогами и кофе, и видный психолог и автор учебников Генриетта Григорьевна Граник задумчиво произнесла: «А я на свой грант купила ночную рубашку…» После моей ответной реплики: «Ну что ж, вы доставили этим удовольствие не только себе!» мы стали друзьями. Позже, к концу 1990-х, Генриетта Григорьевна с горечью призналась мне, что во многом чувствует себя обманутой – так же, как львиная часть обнищавшей постсоветской интеллигенции: «А ведь наши дети ходили к Белому дому и защитили его…».

Но не будем пока о грустном. Как я уже писала, изданные и широко используемые учителями, школьниками и студентами книги побудили меня к разработке той концепции моделирования дидактического материала, которая легла в основу докторской диссертации. Защищалась я в Питере, в Российском государственном педагогическом университете им. Герцена – старейшем педагогическом вузе России. В те годы мне открылась масса блестящих умов в педагогике, методике, культурологии, философии. Доныне помню наслаждение, которое доставляли страницы М. Кагана, Б. Гершунского, В. Гинецинского, Н. Мечковской, В. Масловой, Ю. Степанова, В. Доманского… Девяностые, таким образом, оказались очень насыщенным временем и в профессиональном отношении. Докторантуры на мою долю не досталось, и диссертацию я писала «без отрыва от производства», в основном по ночам, когда сын и обожаемый эрдельтерьер Атос (тезка любимого Алешиного мушкетера) сладко спали…

Однако и к поэзии, и к прозе тянуло по-прежнему.

Единственной вещью, удачно отразившей эпоху построения нового русского капитализма, оказался роман Юлия Дубова «Большая пайка» (1999), ничего равного которому за последующие двадцать лет так и не появилось. По силе и способу воздействия этот объемистый том чем-то напомнил мне рыбаковских «Детей Арбата», хотя у него было гораздо меньше читателей. А жаль! Там есть все составившее славу и притягательность традиционного русского романа: затягивающий драйв нарратива, не просто живые, а пронизанные нервом времени характеры, сочетание неподдельного юмора и трагической безысходности. Карьера, деньги, любовь, интрига, волнующий спектр деловых взаимоотношений, этическая неоднозначность и амбивалентность центральных героев, особенно Платона и Ларри, под которыми легко угадываются их всемирно известные прототипы – Борис Березовский и Бадри Патаркацишвили.

Что мне показалось необычным в содержании романа? По привычке попробую структурировать и перечислить свои впечатления.

– Весьма убедительно показаны неэффективность советской экономики, обреченность Союза, та логическая объективность исторического процесса, которая привела к его крушению и которая напрочь исключает всякую вероятность заговора и злых козней неких посторонних сил.

– «Новые капиталисты», наиболее везучие из которых впоследствии стали олигархами, вовсе не злодеи и абсолютно нормальны по своей нравственной структуре. Большей частью это представители технической интеллигенции, увидевшие и учуявшие возможность посреди всеобщей нищеты и разброда сделать большие деньги. Для них попросту появилась новая интересная задача, и почему бы ее не решить – как сотни других задач, решение которых описывалось ими в научных статьях и диссертациях?

– Однако большие деньги – «большая пайка» – оказались тем фактором действительности, воздействие которого на жизнь просчитать не удалось. Люди и их взаимоотношения стали меняться непредсказуемо и зачастую трагически непоправимо.

– Замечательная концовка романа пронизана тем оптимизмом сквозь слезы, который всегда сопровождает исторически значимые повороты общественной жизни:

…Платон увидел сюрприз, как только вышел из вокзала на ступени, спускающиеся к Комсомольской площади. Прямо перед ними стоял его «мерседес», а вся площадь за машиной была заполнена людьми. Люди молча стояли, повернувшись лицами к зданию вокзала.

– Подожди спускаться, – сказал позади Ларри. – Осмотрись повнимательнее.

И Платон посмотрел.

В этот день «Инфокар» не работал. Все салоны, станции и стоянки, все офисы вывесили на дверях написанные от руки объявления и вышли на площадь, чтобы встретить основателя фирмы. Вождя. Его долго не было в стране. На него охотились, как на зверя, в него летели не достигавшие цели пули. Он создал этот мир, собрал его по кирпичику, по копейке. Враги хотели погубить его, разрушить выстроенное им здание. Но они потерпели поражение. Потому что три тысячи человек, слетевшихся со всех концов страны под голубое инфокаровское знамя, встали плечом к плечу, чтобы защитить поднявшего это знамя, а значит – защитить и себя. Сегодня они праздновали победу. Это был их день, их праздник.

Прямо перед Платоном стояли люди из Сургута и Тюмени, Ростова и Воронежа, Омска и Новосибирска, Орла, Смоленска, Сочи. Он разглядел окруженного плотным кольцом механиков владивостокского директора и сотрудников питерских филиалов, конспиративно прибывших минувшей ночью. Лева Штурмин, прилетевший на самолете, стоял рядом с небритым Еропкиным и махал Платону рукой. Мощную колонну подмосковного центра возглавлял не расстающийся с мобильным телефоном Стефан Светлянский – он и сейчас бормотал что-то в трубку. Платон увидел Марию, которая смотрела на него глазами, полными слез. Неподалеку от нее, с дрожащими от волнения губами, куталась в куртку Ленка. Вокруг стоящих на периферии джипов сгрудились джигиты Ахмета, а сам Ахмет возвышался у подножия ступеней и, запрокинув голову, смотрел на Платона снизу вверх. Из-за его спины выглядывал Леня Донских.

Все чего-то ждали.

Платон почувствовал, как находившийся рядом с ним Ларри сделал движение, вроде бы махнул рукой, и тут же белые лучи прожекторов прорезали сгустившиеся сумерки. Пятна света заметались по толпе, выхватывая из темноты отдельные лица…

До комка в горле жаль тех героев романа, Сергея Терьяна и Виктора Сысоева, которые не выдержали «новой сложности» существования и за свою «большую пайку» заплатили жизнью. Мне вовсе не кажется, однако, что «главный процесс, который происходил в системе, – это страшное ее упрощение» (Д. Быков). Жизнь в России не стала примитивней и проще – она стала другой; количество интеллектуальных операций, ее обеспечивающих, не уменьшилось, но изменилось их качество, не обязательно в сторону упрощения – мы просто еще не осознали и не освоили это новое качество.

А жертвы… Почему-то вспоминаются строки Рылеева, к которым я, с детства очарованная декабристами, издавна питала пристрастие:

Известно мне: погибель ждетТого, кто первый восстаетНа утеснителей народа, —Судьба меня уж обрекла.Но где, скажи, когда былаБез жертв искуплена свобода?..(Из поэмы «Наливайко»)

Мы привыкли считать, что жертвы – это обязательно «плоды деятельности» злодеев, врагов, утеснителей. Но каждая эпоха родит своих жертв и палачей. И новую диалектику этого вечного противостояния Дубов изобразил замечательно.

Существенным недостатком «Большой пайки» видится обращение к деятельности так называемых спецслужб: участие последних в судьбах героев преувеличено, приукрашено и окутано неким мистическим облаком. Может быть, автору не хватило конкретной информации и непосредственного знакомства с соответствующими персонажами? Однако, судя по продолжению «Большой пайки» – роману «Меньшее зло», Дубову удалось преодолеть эти недочеты.

Именно в «лихие 90-е» я открываю для