Монах Ордена феникса - Александр Васильевич Новиков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Раньше, когда я был молодым (-До начала времен, видимо, – злорадно мысленно вставил Альфонсо) – я был обидчивым. Гордость, честь, достоинство – сколько дуэлей я пережил, ради этих слов, но потом, получив мечом по плечу, едва очнувшись от беспамятства, я задумался, а что же это все таки такое – достоинство…
Альфонсо эта болтовня не интересовала: он с предвкушением смотрел, как герцог едет прямо на раскидистое дерево, еще чуть-чуть… Но нет, Иван не вовремя нагнул голову и, просто причесав ему лысину, ветка проскочила мимо.
…– Просто, если так подумать, ну назовут меня дураком. Ну глупее же я не стану, ведь верно? Тогда почему я должен обижаться?
– Потому что относиться будут, как к дураку, будь ты хоть семь пядей во лбу, – вставил Альфонсо. – А так, по зубам разочек, и все будут считать тебя умным.
– Умно, ум силой доказывать, – хмыкнул герцог. Потом он хмыкнул повторно, сопроводив неопределенный звук более связными словами:
– У тебя, кажется, гости, граф. Бог ты мой, да это же королевская карета…
Все когда то кончается: и счастье и боль и жизнь, с этим ничего не сделаешь, можно только смириться, но все равно Альфонсо вздрогнул. Его счастливая (как он ее называл) семейная (как он считал) жизнь кончилась, так он предчувствовал, поскольку королевская карета никогда ничего хорошего привести не может. Они с герцогом едва успели заехать во двор – свита герцога, которая ехала позади, еще даже не доехала, когда карета остановилась напротив особняка, открыла свое черное чрево, исторгнув из него Альфреда дэ Эсгена.
Из особняка вышла жена Ивана, направилась к мужу. Звали ее Милаха, и сам герцог рассказывал, что это имя ей купили, а сама женщина – пастушка, была из бедной семьи и имя носила не совсем цензурное. В детстве, опять же по рассказам Ивана, она попыталась укусить королевского писаря, и хотя зубов у нее, в силу возраста, не было, сама попытка писаря разозлила (потому что была бедная, была бы богатая, его этот факт его умилил бы), отчего тот и присвоил ей имя кусачей самки собаки. Интересна была реакция женщины, когда он это рассказывал: Лилия рассказывала бы эту историю с нарочитым вызовом, Алена сгорела бы со стыда, а Милаха смущенно прикрыла глаза ладонью, но смеялась вместе со всеми.
Вслед за Милахой, переваливаясь с боку на бок и скрипя ступеньками крыльца, вышла Иссилаида, сладко зевнула – видимо, спала, не смотря на присутствие гостьи. А что, если организм требует, чего терпеть? Увидев королевскую карету, она замерла и побледнела, так и оставшись круглым, бледным памятником.
– Граф Альфонсо дэ Эстэда, Вам его величеством, королем Эгибетуза, славным королем Аэроном Первым приказано прибыть в столицу немедленно, – торжественно прочитал дэ Эсген приказ, написанный на ивовой коре, когда подошел поближе. Потом он увидел Милаху и, забыв про приказы, согнувшись в поклоне, поцеловал ей руку:
– Добрый день, мадам. Теперь понятно, почему сегодня такой хмурый день- солнце стыдливо прячется за облаками, ведь вы своей красотой затмеваете его. Герцог ибн Морковкин, Ваше превосходительство.
Милаха слегка поклонилась дэ Эсгену, без тени смущения сказала « Вы слишком добры, граф».
– А я? – подошла Иссилаида тоже попыталась поклониться, протянула пухлую руку с грязными, желтыми ногтями.
– Вы тоже…кхм…затмеваете…
Иссилаида засветилась подлинным счастьем, приняв это за комплимент, а Альфонсо, чутким слухом влюбленного узрел в этой фразе скрытую насмешку.
– Граф дэ Эсген, какая неожиданность. Я думал тебя все таки отпустили на войну, а нет, поди ж ты, без тебя бунт не усмирить никак. Ну что, всех стариков и детей перевешали, или кого то еще догнать не можете?
Альфонсо прекрасно знал, что дэ Эсген просился на войну со Степью, но король ему запретил, и это на графе отразилось очень болезненно. И сейчас Альфонсо, не скрывая своей злости, хорошенько прижег открытую, кровоточащую рану самолюбия графа. Однако дэ Эсген не подал виду, что уязвлен:
– Я жду в карете две щепотки песка – достаточно, чтобы захватить узелок с запасными портками, или потом, я потащу тебя на веревке за каретой как непокорного осла.
– Как же так, граф, – молвила Милаха, – вы даже не окажете нам чести позавтракать с нами?
Вообще то, это, как хозяйка дома, должна была говорить Иссилаида, дабы проявить гостеприимство, но она до этого не додумалась, максимум, на что ее хватило – стоять с открытым ртом. Альфонсо недовольно скривился: когда это в его доме стала распоряжаться какая то гостящая в нем девка?
– Увы, мадам, я всю жизнь буду жалеть о том, что не злоупотребил Вашим прекрасным обществом, но его величество не терпит задержек. Вы просто не представляете, как же жаль, что…
– Да пошли уже, – бесцеремонно перебил Альфонсо дэ Эсгена. Он уже надел свой лучший камзол, и взял еще один старенький и выцветший–про запас, помня, что обычно происходит с его одеждой после королевских приказов.
2
…И воскликнул Алеццо: Да изыдет бес из несчастной ведьмы, пусть же освободится душа несчастной, от демона, поглотившего ее. И захохотала ведьма голосом демоническим, но взмахнул перстами Алеццо, и стала корчиться бесноватая, освобождаясь от власти Сарамоновой, а позже упала на колени, возблагодарила Алеццо, за спасение души, и горела в огне очистительном, с улыбкой на лице, ибо отправлялась она в царство светлое, царство Агафенона Великого, становясь слугой его – ангелом…
Сказ о жизни великого Алеццо дэ Эгента,
святого – основателя Ордена света
Часть 2 стих 3
Многие высокопоставленные вельможи годами ждали чести удостоиться аудиенции короля, и некоторые так никогда и не удостаивались. Вельможа, которого приглашал сам король, становился объектом усиленной зависти соседей, считался приближенным короля, а перед такими нужно было пресмыкаться, льстить ему, всячески угождать. Кому не нравятся лесть, угождения и зависть?
Однако Альфонсо всей душой желал бы не ехать к его величеству, всю дорогу терзался он беспокойством: не особо сильным, но утомительно нудным, щемящем сердце и туманящим голову. Тут же его разозлил и дэ Эсген, совершенно не расположенный к беседе, который плавал в своих мыслях и всплыл на поверхность реальности только для того, чтобы в ответ на вопрос Альфонсо о его будущем, вонзить в Альфонсо жесткий, злобный взгляд, от которого тот сразу сник.
– Вот и спасай теперь жизнь всяким, – буркнул он и отвернулся к окну.
Он знал, что простые воины за глаза дэ Эсгена теперь называли «Вонючий генерал», или «Начальник смрадных войск», памятуя о неблагородном амбре, исходящем от одежды графа во время встречи с Дмитровским отрядом. Как называли самого Альфонсо, Альфонсо не догадывался, но он знал,
