Монах Ордена феникса - Александр Васильевич Новиков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Забавно было осознавать, что настоящие основатели бунта так и не были наказаны: ни Минитэка, который пропал, ни Альфонсо, который призывал к восстанию открыто, на площади, при тысячах свидетелей. Он же еще и награду получил за подавление мятежа, который сам же и развязал. И осознание того, что несправедливость, наконец то, повернулась к нему нужным местом, придавало особую остроту хорошему настроению.
Альфонсо был счастлив. Он ехал в свои владения, удачно избежав наказания: даже длинные ряды повешенных крестьян, укоризненно высунувшие разбухшие, синие языки, выпучившие глаза, на которых гнездились большие, зеленые мухи, не портили ему настроение, хоть и изрядно портили воздух. Иссилаида сидела напротив, напуганная до ужаса честью ехать в карете с графом, да еще с самим героем Стены; глаза ее, обычно заплывшие, сейчас были огромны и дико смотрели: один на Альфонсо, один в сторону, за окно.
– Не бойся, мое солнце,– думал Альфонсо, глядя на нее исподтишка. Мозг его все еще робел перед ней, отказываясь, почему–то, говорить своей любви хоть сколько-нибудь членораздельные фразы, – мы будем счастливы с тобой.
Прочь из душного, залитого кровью, заваленного трупами, разрушенного города в страну бесконечных зеленых полей, свежего воздуха, свободы и тишины.
1
Две недели новой осени пролетели, как один день: длинный, шумный, спорно счастливый день. Ласковый ветерок был похож на теплый, но уже становился злее, обидчивей и капризней и едва заметно холоднее. Облака чаще плакали дождиком, закрывали солнце тучами, делая пока еще зеленые листья деревьев и травы блеклыми.
Грязищи было по уши.
С довольно надоедающей частотой, целую неделю, каждый день, Альфонсо просыпался от гневного окрика, который слышно было за двенадцать комнат из тринадцати их особняка.
– О, смотгхите, его высочество еще изволит дгхыхнуть. Я там бегаю, по всему двогху, управляю этим жалким гогходишком, пока ты тут пгхохлождаешься!!!
Иссилаида ощутила себя графиней очень быстро. Ощутила, но не стала ею; натянуть на себя, усилием пяти деревенских девок, красивое платье, повесить на шею (примерно там, где она должна быть) золотую цепочку и нацепить кольца на пальцы оказалось не достаточно. Как не прискорбно это было осознавать, но необходимость иметь мозги, способные воспринять хоть какие то манеры, многим не оставляли шансов быть по настоящему благородными людьми, сколько бы денег у них не было. Альфонсо болезненно и тяжело давалось осознание того, что его дарованная силами свыше любовь, обыкновенная хабалка. А вот Иссилаида вполне себя равняла с остальными графинями, ведь для того, чтобы понять, что у тебя нет мозгов, как ни странно, нужны мозги. Еще летом Альфонсо смеялся над ставшим теперь модным, смешным словом: «образование» – сразу представлялся прыщ или фурункул, а теперь, оказалось, что это нужная вещь.
Иссилаида проснулась рано, в плохом настроении, и с ходу пустилась в кипучую деятельность: наорала на всех, кого встретила, надавала подзатыльников девке – прислужнице, основательно поела, пыхтя за графским столом в одиночестве, умудрилась испачкать только недавно купленное, с помощью жестоких поборов со всех трех деревень, и так нищих, платье, и теперь пришла донимать Альфонсо.
– Иссилаидушка, солнышко, что так рано поднялась? – слышал со стороны Альфонсо свой голос, и не узнавал. Только с утра он, махая воображаемым мечем мужской гордости и жесткости, собирался поставить свою возлюбленную на место и вот, сам себе удивляясь, мямлил:
– Ты хорошо покушала?
– Тебе бы лишь бы жгхать!– взвилась Иссилаида и дернулась так, что показалось: платье разорвется пополам. Но нет, все складочки героически держали оборону, – Не дом, а халупа, жалкая лачуга. Это каким надо быть дугхаком, чтобы выбгхать во владения такое захолустье? Другхим гхафиням в глаза стыдно смотгхеть!
– У тебя и не получится, чудо ты косоглазое, – угрюмо подумал Альфонсо. Но вслух, конечно, этого не сказал. А то его солнышко и сегодня к себе в спальню его не пустит.
В обеденную залу, низко поклонившись господам, зашел Микула – так то он был дворецким, но, поскольку, дворца у Альфонсо не было, то он его называл особняцким – и передал послание соседнего землевладельца – герцога, с приглашением на охоту. Альфонсо согласился: охоту он не особо любил, да и герцога со странным, труднопроизносимым иностранным именем Иван тоже, но он ни за что бы себе не признался в том, что все это был просто повод выбраться из дому и перестать быть поленом, которое пилят пилой с тупыми, скрипучими, картавыми зубами.
Герцог Иван был старым, сухим, сморщенным высоким старичком, с торчащими из головы ушами; если кто-нибудь посмотрит на него, а потом попробует его описать – ничего, кроме ушей вспомнить не сможет, поскольку человек тратит все внимание на вещи особо примечательные, не замечая остального, а вот уши опишутся в красках. Был он старым, но раздражительно бодрым, веселым и добрым старичком, который, в отличии от остальных владельцев соседних земель, не считал зазорным вести дружбу с «проходимцем» ниже себя по положению, да еще с женой- садовницей, на которой он даже еще пока не женился. Да герцог Иван плевал на все условности, и сам женился на пастушке, которой было семнадцать лет от роду. Еще Альфонсо дал себе задание, не смотря на ненависть к лошадям, научиться на них ездить, и в тайне радовался, когда герцога – прекрасного наездника, но подслеповатого ездока, эпизодически сшибало с лошади веткой дерева. Это было очень смешно, и полезно для самооценки.
И да, фамилия Ивана была Морковкин, а полностью титул его звучал Герцог Иван ибн Морковкин.
Охотиться они предпочитали во владениях Альфонсо, потому-что ехать было не далеко, да и заблудиться в этом лесу нужно было постараться – лес был маленький, кончался рекой и владениями соседей. Дичи в нем особо много тоже не водилось: Альфонсо начал подозревать, что оголодавший от поборов люд в тайне, несмотря на запрет, промышлял дичью в хозяйском лесу, и все планировал поймать таких наглецов, чтобы наказать. Проехав лес сначала вдоль, потом поперек, охотники с трудом обнаружили одного единственного тощего, зачуханного волка, который, увидев столько людей и лошадей (его потенциальная пища), даже бежать не пытался, решив смириться с судьбой. Естественно, это не был волк из настоящего леса, этот размером был чуть больше овчарки, и вызывал больше жалость, нежели желание бежать подальше; поймав несчастного зверя, долго думали, что с ним делать, потом связали, покатали на лошади, планируя сначала отвезти домой и похвастаться добычей перед дамами, но передумали и отпустили.
Герцог Иван, судя
