Монах Ордена феникса - Александр Васильевич Новиков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И вот сейчас, ступая по каменному полу тюрьмы, Альфонсо вспоминал все эти разговоры, хотя и не хотел этого; чувство беспомощности, как тогда, когда собираясь устроить бунт, продирался он к бочке с вином, не зная, что будет делать и говорить, охватили его, и заставили волноваться. Сейчас он будет пытать Лилию.
Палач передал Альфонсо клетку с крысой, он вошел в узницу, и дверь, со знакомым до боли скрипом, закрылась за ним.
– Только не прикасайся к ней, – напомнил ему Бурлидо. Все они остались за дверью.
Ведьма сидела на лавке, в углу, поджав под себя колени и положив на них подбородок; услышав скрип двери, она, не меняя позы, прорычала « убирайтесь».
– Ведьма, я пришел… – сказал Альфонсо и замолк, поскольку не мог подобрать слова. А вот, потому что надо было прежде порепетировать, теперь было поздно.
Лилия вздрогнула. Подняла взгляд, вскочила на ноги, сделала рывок на два шага вперед, потом, словно врезавшись в невидимую стену, отскочила на шаг обратно.
Она была неимоверно худа, казалось бы, куда худее, но теперь кости от воздуха отделяла лишь тонкая кожа, рельефно их обтянув. Огромные глаза ее, на осунувшемся лице, изначально тусклые, лихорадочно загорелись огнем. Платье на ней было многократно разорвано и испачкано, волосы – ее шелковистая гордость цвета черной ночи, торчали всклокоченные, и сейчас она была похожа на ведьму, как никогда.
– Зачем ты пришел? – в абсурдном сочетании сплелись в этих словах и надежда и угроза, и боль и облегчение, и болезнь и выздоровление.
– Пытать тебя буду, – подумал сказать Альфонсо. Но почему то этого не сказал.
– Ты должна покаяться в грехах…
Тишина.
– Вознести молитвы к этому… (как же его зовут, черт его дери!) Агафенону, Богу нашему, просить прощения… у него… и..
– И отправиться на костер с улыбкой, да? – Лилия улыбнулась, нет, она оскалилась, и ее белые зубы жутковато засверкали в полумраке темницы.
– Ну да.
– И в чем я должна покаяться? Я убила кого то? Да нет, вроде. Украла что то у кого то? Тоже вроде нет… Что ж тогда? А, просто потому что я ведьма. А кто это решил? Ты? Кто решил, что Лес – проказа, что он творение зла, и все, кто там живет – демоны?
– Это откровения пророка Агафенона, Кералебу, который, будучи распят, воскрес, дабы нести Миру слово Божье. – раздался из- за двери глухой голос Бурлидо, избавив Альфонсо от необходимости объяснять то, что он сам не особо понимал.
– И ты сам его слышал, первосвященник? Или видел? Или это был бред сумасшедшего, который все подхватили, в который все поверили?..
– Да как ты смеешь, еретичка? – взорвалась дверь праведным гневом, однако не открылась, чтобы обрушиться на ведьму праведным же наказанием.
– И представляешь, жива, никто меня громом не поразил…
– Вообще то, – встрял Альфонсо, потому что вспомнил про стражников. Он был еще в том месте разговора, где ведьма спросила, убила ли кого-нибудь, там он задумался, а потому отстал от диалога. – Вообще то, от прикосновения к тебе, умерло шесть стражников…
Ну так не прикасались бы! – вскрикнула ведьма, – я не виновата, что лесные жители в меньшей степени болеют красной волчанкой, чем застенные слабаки!
Красная волчанка.
Альфонсо такой болезни не знал. Но пришла мысль: если ведьма, приперлась из леса за женихом, то он, получается, заразился бы и умер? А потом пришла другая мысль – он прикасался к ведьме, но не заразился, можно ли из этого сделать вывод, что он тоже из Леса? Альфонсо сделал вывод, что сделать вывод можно, и помертвел – ведьма выдаст его с головой, и гореть они будут вместе, на соседних столбах. Он хотел сжать руки в кулаки, но что-то мешало; Альфонсо удивленно увидел, что в руках у него все еще клетка с крысой. Крыса удивленно посмотрела на Альфонсо.
– Не сваливай всю свою вину на неведомые болезни. Покайся, иначе мне придется…гхм…
– И ты сможешь? – жалобно спросила Лилия, и глаза ее наполнились слезами. Посередине фразы голос дрогнул, и стал хриплым.
– Да, – сказал Альфонсо и показал ей крысу. Лучше было бы показать ей ломалку для пальцев, но почему то палач сунул ему в руки крысу, а идти за дверь за другим инструментом показалось слишком глупо. Альфонсо тут же разозлился: все в этой ситуации ему казалось абсурдным и глупым.
– Я покаюсь, – тихо всхлипнула ведьма и заговорила, отрешенно, тихо, севшим голосом: – Я Лилия, ведьма из Леса, пришла, чтобы украсть душу у человека, утащить его в царство… кто он там у вас?… Сарамона. Я хочу войти в царство Агафенона, просить святую церковь спасти меня очистительным огнем… Где там подписать?
Под дверь пролезла тоненькая, березовая кора, с написанным на ней признанием. Гадкое чувство налипшей на душу грязи, внутренней мерзости и жалости ощущал Альфонсо, когда протягивал ее ведьме на подпись. Конопляное масло, смешанное с сажей, оставило на бересте крест, который решил судьбу человека, приговорив к смерти.
– Скажи мне, ведьма, – вдруг спросил Альфонсо тихо, как только смог, – как найти Волшебный город. Расскажи, где та деревня, где та бабка?
– Не смей, – вдруг испугалась Лилия, – не смей ходить туда, ты же умрешь. Лес поглотит тебя. Слышишь? Скажи мне, что не пойдешь вглубь Леса, скажи.
– Да ладно, ладно, чего ты? – переполошился Альфонсо. – какая тебе теперь разница?
– Пошел ты к черту, идиот, – отвернулась ведьма. Она медленно, села в свою любимую теперь позу, беззвучно роняя слезы, плакала, периодически всхлипывая, и Альфонсо, постояв с глупым лицом, решил, что большего он не узнает. Да и спрашивать было опасно.
Он постучался в дверь, ему боязливо отворил стражник, Бурлидо поспешно спросил: «подписала?», крикнул Лилии о том, что в воскресенье она будет сожжена. Реакции он не дождался, да и не жаждал дождаться – главное дело сделано, перед Богом он чист, и со спокойной душой может избавиться от беспокойства трехмесячной давности.
Альфонсо тоже мог бы радоваться: он своего добился, даже крыса не понадобилась, но на душе было муторно, противно и гадко.
– Проклятая ведьма, – тоскливо подумал он, – так меня любит, что больше о моей жизни беспокоится, чем о своей. Так любить жизнь, и пойти на это самоубийство, только от безответной любви – глупо. А чего я переживаю, я же не виноват, что она в меня влюбилась. И вообще, ее любовь – это ее проблемы, а не мои.
Все верно. Но на душе было муторно, противно и гадко.
3
Война со Степью протекала интенсивно в том плане, что Степь интенсивно теснила Эгибетуз, ломая жиденькую оборону без особых затруднений и ощутимых, похоже, для той страны усилий. Зато из Эгибетуза, из последних
