Письма к отцу - Таня Климова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
17 мая 2023 года
Листала советский журнал «30 дней» – мне нужно было по работе. Журнал пропагандистский, как и все советские журналы. Но меня – несмотря на все зверства – эта пропаганда умиляет. Сталина в журнале называют «другом человечества» и в отчете о мероприятии пишут: «Прошла конференция, руководимая другом человечества». Какое слово мощное – человечество! Я бы тоже хотела быть другом человечества, это очень красиво (сомневаюсь, что таким другом был Сталин). Иногда сотрудники журнала «30 дней» перебарщивают и называют Сталина иначе – «гением человечества». Это мне уже не нравится, да и звучит как-то криво, что это значит – «гений человечества»?
Мой рабочий день уже подошел к концу и меня ждали друзья, но я продолжала читать статьи. Наконец я закончила изучать подборку – почувствовала облегчение и опустошение, как моя бабушка, которая не могла лечь спать, пока не узнает концовку сериала. Она выключала телевизор, выдыхая: «Фух, наконец-то закончился».
Глава шестая
2 июня 2006 года
Поняла, что никогда не называла тебя папочкой, только папой. Называть папочкой захотелось тебя только после твоей смерти из-за какого-то сочувствия к небытию, которое тебя украло.
У нас всю неделю выбивает пробки. Сидим вечерами при свечах, играем с мамой и братом в слова – города, имена, ассоциации. Вечера уже давно совсем теплые – появились сверчки, их слышно. Я чувствую себя хорошо – мне нравится это состояние ожидания, надежды, когда выходишь в летний двор, объятый ночью, и смотришь на звезды. Кажется, что мое детство еще не закончилось. И я – действительно – не ощущаю его конца.
3 июня 2014 года
Я сдала госэкзамены и даже защитила диплом, если тебе интересно. Диплом защитила на пять, оппоненты хвалили мою повесть, мне было приятно. Моя бывшая близкая подруга, с которой я перестала общаться год назад, пришла на мою защиту, но ничего мне не сказала, когда мы сидели в майской аудитории с открытыми окнами. Она написала мне сообщение после защиты: «Поздравляю с дипломом! Твой отец бы тобой гордился». Я расплакалась.
Теперь у меня есть высшее образование и риторический вопрос – чем мне заниматься дальше? Я не представляю, кем мне быть. Я бы хотела стать журналисткой и ездить в горячие точки, но для этого моего образования не хватит – я мало что понимаю в истории, политике, экономике, больше понимаю в людях и в литературе. Я могла бы брать у людей интервью, обсуждать их экспертность, но мне кажется это слишком заурядной профессией.
Я была бы счастлива, если бы мне удалось поступить в аспирантуру. Все лето я посвящу подготовке к ней – буду читать книги русских эмигрантов, потому что хочу заниматься литературой русской эмиграции. Я уже начала книгу Бориса Вильде «Дневник и письма из тюрьмы», мне подарили ее на прошлый день рождения. Эта книга – дневник этнолога, одного из основателей движения «Сопротивления» во Франции, который был арестован гестапо за подпольную деятельность и расстрелян в числе других обвиняемых по «делу Музея человека». В тюрьме, в ожидании приговора, он ведет дневник, который посвящен его моральной (но, увы, не физической) победе над смертью. Мне нравится в дневнике, как Вильде спорит с христианством, как обличает христианское лицемерие по отношению к бессмертию, как выделяет буддизм среди всех религий. Он противопоставляет смерти любовь, потому что только любящий и ценящий жизнь способен достойно умереть, он старается полюбить смерть, чтобы ее принять. Мне нравится, что Вильде любит и любим – у него прекрасная биологическая семья – мама и сестра, прекрасная семья выбранная – жена Ирен Лот, ее родители и сестры. Вильде любознателен и азартен: он влюблен в каждое свое дело, в учебу, в науку, в противостояние нацизму, который называет фашизмом. Вильде, сумев справиться со смертью, научил других с нею справляться, хотя и не подозревал о том, что его дневник будет опубликован.
Благодаря Борису Вильде я поняла, чего хочу от писем к тебе: я хочу научиться справляться, я хочу любовью победить смерть, что бы это ни значило.
5 июня 2017 года
Снился ты и мой брат, твой сын – Азов, январский снег. Брат пятилетний, в пуховике, замотанный в шарф. Слизывает снег с мокрой варежки. Ты смотришь – пристально – на меня, хотя меня в этом сне нет, я уже в будущем, а вы в прошлом. Ты смотришь в будущее, в котором тебя не будет, будем я и мой брат.
Мне будет тяжело с моим братом. Я буду отвечать ему так же резко, так же насмешливо, мы совсем не сможем построить диалог, потому что невозможно разговаривать, когда люди не слышат друг друга. Диалог глухих. Диалог с маленьким мальчиком, который слизывал снег с мокрой варежки и с трудом передвигал ноги в дутом пуховике.
6 июня 2023 года
Я часто наблюдаю за странным единением людей, которые жили в Советском Союзе, они словно подмигивают друг другу, словно знают все тайны, возникшие до нашего рождения. У них общие шутки и общие истории. У нас – постсоветских людей – тоже общие шутки и общие истории, но мы не обладаем этим единением. Раньше я завидовала взрослым людям за то, что они могут остановиться посреди дороги, во время работы и начать обсуждать какие-то детали быта и новости из советского прошлого. Я завидовала истории, которая происходила на их глазах. Теперь мне тридцать, на моих глазах тоже происходило много всего исторического (особенно в последние три года), стану ли я вспоминать об этом или все-таки постараюсь забыть?
Особого единения нет среди тех, кто провел молодость в девяностые. Они мне представляются разрозненными и уставшими, общее прошлое их не вдохновляет, назад в свободу они не хотят, им важнее сегодняшняя цивилизация. Мы с тобой существовали как в позднем Советском Союзе, ты жил партийными догмами и мечтал вернуться к той стабильности, которую ощущал в семидесятых и восьмидесятых. Те, чья молодость пришлась на девяностые, либо научились жить в современном мире (хочешь жить – умей вертеться), либо стали призраками бандитских, свободных, развращенных лет. Они остались на обочине жизни – работают охранниками в «Пятерочке», водят грузовики, поднимают руку, сжав пальцы в кулак, когда видят на улице подростков: «Ух, молодежь!», пританцовывают под группу «Руки вверх» и перебирают прежние наряды и фотографии, снятые на пленку: «Мода возвращается, ведь правда?»
Родители моего мужа познакомились в начале девяностых. Мама гуляла с подружкой и звонила по случайным номерам. Папа мужа взял трубку. Они долго созванивались – у нее не было стационарного телефона, она звонила от подруг, соседей, знакомых и с таксофона. Он ей отвечал – с домашнего. Это трогательное знакомство, в духе времени. Они – настоящие люди девяностых, и это удивительно.
Моя мама с таксофона звонила только тете в Москву – по межгороду. Я сидела в теплой куртке, потея, на почте, пока мама скрывалась в кабинке. Я наблюдала за каждым, кто входил в соседние, кто выходил из них. Придумывала истории об этих людях. Почему-то у каждого случалось что-то криминальное, каждый сообщал о событии, рождении и смерти, а иногда о рождении и смерти одновременно. Моя мама просто рассказывала о том, как мы живем, спрашивала, как живет тетя. Выходила – в высокой норковой шапке, пахнущая помадой и духами. И мне все время казалось, что это уже запах не ее духов, а духов тети – обменялись запахами, пока она была в этой кабинке, говорила по межгороду.
Глава седьмая
2 июля 2006 года
Приехали в деревню в Вологодской области – там родилась мама и ты там, кажется, никогда не был, тебя