Стихотворения и поэмы - Максим Рыльский

405. ОГНИ

© Перевод Е. Кривенко

Андрию Малышко

Как хорошо, когда горит огонь,Маня теплом и ласкою привета,—Там друга ждет горячая ладонь,Там потечет спокойная беседа!

Он греет сердце радостным тепломИ мысли будит красотой извечной.За стих, за огонек в окне моемЯ Вас, Андрий, благодарю сердечно.

Вы вспомнили о тех, кого уж нет,Кто, к горести большой, давно не с нами,И песня Ваша, словно маков цвет,Их увенчала добрыми словами.

Пускай живет всегда в сердцах людскихАмвросий Бучма, наш орел в полете,Что был живее всех среди живых —На сцене, в дружбе, в поле на охоте!

Пусть в памяти останутся людскойПевучий Шпорта с добрыми глазами,Яновский — будто буря молодойИ Копыленко, чья душа — как пламя.

Не избежать тяжелых нам утрат,Порою сердце горестно стеснится, —Но мы живем семьей, как с братом брат,Водой нас не разлить, как говорится!

Когда вечерний наплывет туман,Как хорошо у берега речногоС Нагнибедой налаживать таганДля юшки жирной, своего улова;

Когда костер уже начнет пылатьИ звезды засияют с небосклона,Платона Майбороду вдруг обнять,Обнять сердечно Воронька Платона!

Как молодо шумит, вовсю искрясь,Под берестом иль дубом вековечным,Сияньем ярким озаряя нас,Огонь рыбачий и огонь сердечный!

И не одно нам светится окно!И в этом радость и моя и Ваша…Вот, скажем, свет, что засветил давноНам в Ленинграде друг — Прокофьев Саша!

Не раз мы слушали при свете томТе ладожские песни-переборы,Что серебристым чистым говоркомПлясать заставили б леса и горы.

Нас голос дружбы звал издалекаК родному Бровке с песней соколиной,И огонек в окошке Маршака,И Тихонова свет гостеприимный.

Зовут огни нас сквозь дороги пыль,О, сколько их в чудесном нашем мире —И там, где наш спокойный Янка Брыль,И там, где пылкий наш Зарьян Наири.

В простые голубые вечера,Когда сады в торжественном тумане,Сияет нам мингрельская заря,Воспетая стихами Чиковани.

Но всё ж не только света, что в окнеУ этого или того поэта!Огни сияют в каждой стороне,Такая нам досталася планета!

Близ Винницы бродили как-то мы —Вы помните? — далекими путями.С какими там встречались мы людьми,Со свекловодами и лесниками!

Вы помните глухое озерцоВ Сосёнках, где чудесная долина?Там ко́ропа при нас поймал хлопчина,—Его навек запомнил я лицо!

Шагал он, улыбаясь всю дорогу,А мать его встречала у окна.От гордости вся вспыхнула она:«Яке мале́! Погляньте лиш на нього!»[78]

Ему, я помню, подарили Вы«Сатурн»[79] зеленый с «верными» крючками.А коропа поймал он рядом с намиПри помощи такой, как он, «братвы»…

Он в памяти сберег, должно быть, святоТот чудный день, хотя прошли года!Пусть счастлив будет он везде, всегда(Простите мне, что рифма небогата!).

Меня рассказ Ваш часто волновалИ согревал теплом сердечным душу, —Как вы запели с неграми «Катюшу»,Что друг наш Исаковский написал.

Я Вам вот эти строки посвящаю,В честь славной дружбы вылились они!Жму руку Вам, сердечно обнимаю…Как славно, что на свете есть огни!

9 мая 1959 года — в тот день, когда я слушал в лесу кукушку, и — впервые этой весной — горлицу и соловья.

406. ЖУРАВЛИНАЯ СТАЯ

(Из дневника рыболова)

© Перевод Б. Турганов

Мы у воды поставили шатерОкруглый, островерхий, желтобокий, —Такие половецкая ордаВ степи бескрайной ставила когда-тоИ наши предки — с чубами, с усамиЛихие запорожцы-молодцы,Воспетые Шевченком (он писал,Что море синее славян любило,Вершить походы помогало имНа Крым и на Царьград — таких походовНе много сможешь в прошлом отыскать…),Раскинули бивак мы у ДнепраНе по-казацки ежели, то всё жеХоть по-рыбачьи. Правда, беззаконноРасположились рядом таганецИ примус. И корабль у нас — не чайкаИ не байдак, а нечто поновее —Моторка… в архаическом, однако,Расстройстве, до какого довелиЕе парняги наши, мотористы,Философы, почти что Куприяны.Ведь не уступит русскому «авось»Присловье «над соломою цехмистра»,Внушительное: «Якось то буде́!»

«Авось» был Пушкиным еще осмеян[80],И Куприяны тоже с давних порЖивут лишь в песне (положил ееНа ноты Лысенко). А в песне тойПоется, как однажды собралисьКомпанией веселой мастера —Давно то было! Мастера тогдаВ цеха объединялись — мы теперьНазвали б их, пожалуй, профсоюзом.(Сравнение условное, конечно,Прошу историков меня простить!)Там были — песня молвит — кузнецы,Сапожники, портные, музыкантыИ виновары, да и пивовары.Компания (так песня говорит)Была хоть небольшая, да честна́я.Командовал пирушкой мастеровПремудрый Куприян — его прозвали«Цехмистер над соломой». Пировали,Хмельное попивали, веселились,И вдруг кричат: «Беда! Жена идет!» —Тут драматизм событий нарастает:Один зовет спасаться, тот — признаться,Тот шепчет: «Братцы, тихо, не шумите!»,А тот: «Ой, братцы, худо будет, худо!»И лишь философ Куприян изрекСпокойное, торжественное слово,Всех успокоив: «Якось то буде́!»

Сей афоризм цехмистра КуприянаКазалось бы, давно пора в архивОтправить нам и на́ тебе! ПороюОн снова вдруг прорежется у насВо вред хорошему, бесспорно, делу.Ну, словом, нечего греха таить:Вот эти наши хлопцы-молодцы,На каравелле нашей капитаны,И лоцманы, и боцманы, и прочийВ двух лицах воплощенный экипаж —Шоферы, что вдруг стали речниками,Частицу Куприяна сохрани,Всё ж на «авось» привыкли полагаться…Но помолчим! Пусть «винт» у них «летел»,И рвался трос, и прочее такоеДосадное случалось по дороге,Но мы доехали, — и у водыСтоит шатер, каким рассказ я начал.Мы окуней ловили на живцаВ Протоке Волчьей — так рукав зовется,Где щука хищная и шереспёрыВдоль отмели мальков искристых гонят,Могучими ударами своимиСердца рыбачьи теша и страша.Проворные стрижи вились над нами,Из норок вылетая земляных,Обильно испещривших надбережье —Крутой, высокий глинистый обрыв.Крикливые шарахались «мартыны»,И кулики посвистывали звонко,Гуляя по прибрежному песку.А по Днепру скользили пароходы —И пассажирские, с веселой песней,С чужими, но родными нам людьми,И грузовые — право, работяги:Они нередко поражали насУпрямой, крепкой силою своею, —То уголь и дрова они неслиПо желтой, взбаламученной воде,То длинное пере́весло плотовТащили, будто исполинский хвост,Как очередь тащили за собою.Моторки рыскали неутомимо —То с нашим братом, до лещей охочимИ уточек, то с молодежью шумной,Что подставляла бронзу крепких телПод солнце, и под ветер, и под дождь.А рядом Пятницы и РобинзоныХозяйничали у своих палаток,Как чибисы волнуясь и крича…Вся эта грохотня, свистки и крики,Движенья все — казались нам покоемИ тишиной безмерною, как небо,Как даль Днепра, и поймы, и леса,Сплывавшие волнами к горизонту.

Мы удочки закинули, рядкомС Андрием сели тут же, закурили,Задумались… И — еле слышный звук…Ага! То — журавли. «Так рано нынче?»— «Да где ж они?» Мы всматривались долго,И вдруг взглянув назад, оборотясь,Кричу через плечо: «Андрий! Смотрите!..»

Мы оба разом на ноги вскочилиПред несказанной этой красотой:Большая стая журавлей кружилаНевысоко и плавно над землей,Как бы над самой нашею палаткойВедя воздушный, легкий хоровод…И не был то хрестоматийный клин,Привычный нам по всяческим картинкам,Стихам и прозе разного калибра,По песням, по забавам детских лет…Нет! Там велась веселая игра!И вспомнил я, что иногда в народе«Весе́лыками» кличут журавлей,Чтобы веселье, не печаль несли нам(Смотри словарь Гринче́нка, первый том).Всё выше, выше стая поднималасьВ чудесной и таинственной игре,Той, что была, возможно, подготовкойК отлету в теплые края, — и сразуРастаяла — счастливое виденье!В моей душе та стая разбудилаВоспоминаний горечь и усладу —Об отошедших навсегда друзьях,О задушевных и простых беседах,О веснах, что навеки отзвенели,О днях осенних — безвозвратных днях.

Припомнилось, как некогда с женой,Подругой верной в разную погоду,Я жил на Черноморском побережье.И вот однажды — как из рукаваКакого-то волшебного, над моремВдруг чередой помчались журавлиНа юг, одной привычною дорогой,Жемчужно-серебристым светлым клиномСверкая в воздухе и погасая…Их пенье, их курлыканье звучалоТак несказанно-радостно и грустно…Как эти звуки в сердце отражались!..

И показалось нам — мы ощутилиБезмерность мира и любви величье,И жили мы тогда одним желаньем:Заслышать вновь под синим небосводомБлистательные трубы журавлей,Вещающие радость без предела…И знали мы, и верили мы твердо,И твердо сохранил я эту веру:Пусть осень мертвой шелестит листвой,Седи́ны старость чешет пусть лукаво,Но человеку, если только он,Как человек, живет с открытым сердцем, —Страданье даже вырастает в радость,И над землей, подернутой туманом,Кружат веселой стаей журавли…

15 августа 1959 У Гайдамацкого острова на Днепре 22 августа 1959 Киев

407–420. ГОЛОСЕЕВСКАЯ ОСЕНЬ