Сын Одина - Сим Симович

— Они были асами! — взревел Тор. — Моей семьёй! И ты за это заплатишь!

Бог грома взмахнул молотом, и тот взмыл в воздух, окружённый разрядами молний. Мьёльнир промчался прямо к голове Виктора со скоростью молнии.

Но Виктор уже не был тем смертным воином, который когда-то сражался на льду озера. Он отклонился в сторону, пропустив молот мимо себя, и тот с грохотом врезался в стену дворца, оставив в золотых камнях глубокую вмятину.

— Быстро, — признал Тор, поймав возвращающийся молот. — Но недостаточно быстро!

Он атаковал снова, на этот раз в ближнем бою. Мьёльнир обрушивался на Виктора удар за ударом, каждый из которых мог бы раздавить гору. Но Кровопийца встречала молот, и древняя магия клинка выдерживала даже удары божественного оружия.

— Ты изменился, — заметил Тор между ударами. — Стал холоднее. Сильнее. Что с тобой сделали?

— То же, что и с вами, — ответил Виктор, нанося серию быстрых ударов. — Сделали оружием.

— Но мы сражаемся за правое дело!

— А я сражаюсь за любовь.

Виктор перешёл в атакующую стойку и обрушил на Тора шквал ударов. Бог грома защищался отчаянно, но постепенно начал отступать. Сила, накопленная в крови тринадцати богов, была огромной, а ярость Виктора — неутолимой.

— Отец предупреждал меня о тебе, — прохрипел Тор, едва успев заблокировать особенно мощный удар. — Говорил, что ты станешь концом нашего мира.

— Твой отец оказался прав, — Виктор сделал финт влево, а затем ударил справа.

Кровопийца прошла под защитой Тора и глубоко вонзилась ему в бок. Бог грома взревел от боли и попытался ударить молотом, но Виктор уже отскочил назад.

— Это ещё не конец, — прохрипел Тор, прижимая рану рукой. — У меня есть ещё силы.

— У тебя есть гордыня, — поправил Виктор. — А это совсем не то же самое.

Он атаковал снова, и на этот раз Тор не смог защититься. Кровопийца прошла сквозь его горло, и бог грома рухнул на мостовую, роняя Мьёльнир.

Виктор поднял молот. Оружие было тяжёлым, но не неподъёмным — кровь богов в его жилах давала ему право владеть любым божественным артефактом.

— Четырнадцать, — сказал он, собирая кровь Тора в очередной флакон.

Со смертью громовержца тревога в Асгарде усилилась. Эйнхерии сбегались к площади отовсюду, окружая Виктора плотным кольцом. Но он не обращал на них внимания. Простые воины, даже мёртвые герои, не могли представлять угрозу для того, кто убивал богов.

— Довольно! — раздался новый голос.

Из толпы воинов вышел Фрейр, бог плодородия. В руках он держал волшебный меч, который мог сражаться сам по себе. Рядом с ним шла Фрейя, его сестра, богиня любви и войны. Её ожерелье Брисингамен сияло, как маленькое солнце.

— Ты зашёл слишком далеко, убийца, — сказал Фрейр. — Настало время положить этому конец.

— Мы сражаемся вместе, — добавила Фрейя. — Двое против одного. Даже ты не выдержишь такого натиска.

Виктор посмотрел на них и усмехнулся.

— Двое? — переспросил он. — Этого мало.

Он поднял Мьёльнир и швырнул его в Фрейра. Молот Тора промчался по воздуху, окружённый молниями, и ударил бога плодородия в грудь. Фрейр отлетел на несколько десятков шагов и врезался в стену дворца.

— Брат! — закричала Фрейя и атаковала Виктора.

Её клинок сиял магическим светом, а каждый удар был наполнен силой любви и ненависти одновременно. Но Виктор уже видел смерть четырнадцати богов. Он знал их слабости, их страхи, их пределы.

Кровопийца встретила клинок Фрейи, и они сошлись в смертельном танце. Богиня была быстрой и опытной, но ярость делала её неосторожной. Виктор ждал подходящего момента и нанёс удар.

Клинок прошёл сквозь сердце Фрейи, и она широко раскрыла глаза.

— Как ты смеешь... — прошептала она. — Я богиня любви...

— А я тот, кого любовь сделала монстром, — ответил Виктор и провернул лезвие.

Фрейя рухнула, а её ожерелье рассыпалось на тысячи искр.

Фрейр поднялся, держась за рёбра. Его волшебный меч плясал в воздухе, атакуя Виктора сам по себе. Но даже магическое оружие не могло сравниться с Кровопийцей, напитанной кровью богов.

— Ты убил её, — прохрипел Фрейр. — Мою сестру.

— И убью тебя тоже, — равнодушно ответил Виктор.

Он сломал волшебный меч ударом Кровопийцы, а затем вонзил клинок в грудь Фрейра. Бог плодородия умер молча, глядя в глаза своему убийце.

— Пятнадцать, — сосчитал Виктор, собирая кровь.

Эйнхерии начали отступать. В их глазах больше не было уверенности — только страх. Они видели, как один человек убил троих богов за считанные минуты. Видели, как их божественные покровители падали, словно простые смертные.

— Бегите, — посоветовал им Виктор. — Или присоединитесь к своим господам.

Большинство воинов бросили оружие и разбежались. Лишь немногие остались, готовые умереть за Асгард.

Виктор не тратил на них времени. Он прошёл сквозь их строй, словно нож сквозь масло, оставляя за собой дорогу из тел. Мёртвые герои оказались не более живучими, чем обычные люди.

Путь к Глаадсхейму, дворцу Одина, был свободен.

Золотой чертог Всеотца поднимался перед Виктором как гора из застывшего света. Пятьсот сорок дверей вели в огромный зал, где Один принимал павших героев. Но сейчас все двери были заперты, а стены дворца светились защитными рунами.

Виктор подошёл к главным воротам и ударил по ним рукояткой Кровопийцы. Золотой металл треснул, а руны защиты начали тускнеть.

— Один! — крикнул он. — Выходи! Поговорим, как творец с творением!

Ответом была тишина.

Виктор ударил ещё раз, и ворота рухнули. За ними открылся длинный коридор, стены которого были покрыты фресками, изображающими подвиги богов. Виктор прошёл по коридору, разглядывая изображения. Вот Один висит на Иггдрасиле, постигая мудрость рун. Вот Тор сражается с великанами. Вот боги строят Асгард.

Все эти подвиги теперь казались пустыми. Боги, которых прославляли фрески, лежали мертвыми.

В конце коридора находился тронный зал Одина. Огромное помещение с потолком, который терялся в тумане. В центре стоял трон Хлидскьяльв, с которого Всеотец мог видеть все девять миров.

На троне сидел Один.

Отец богов выглядел старым и усталым. Его единственный глаз был закрыт, а седые волосы спадали на плечи. Рядом с троном лежали два ворона — Хугин и Мунин, мысль и память. Они были мертвы.

— Ты пришёл, — сказал Один, не открывая глаза. — Я чувствовал смерть моих