Машина знаний. Как неразумные идеи создали современную науку - Майкл Стревенс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Если эвристическая и аналитическая мощь естественных наук объединится с интроспективным творчеством гуманитарных, человеческое существование обретет бесконечно продуктивный и интересный смысл».
Разве такая фраза может оставить кого-то равнодушным? С сожалением вынужден сообщить вам, что это предположение слишком прекрасно, чтобы быть правдой.
В знаменитом рассуждении Сноу есть две ошибки. Первая – это говорить о современной науке, которую мы построили, о нашей современной машине знаний, как о культуре. Это даже не субкультура. Это социальная практика, которая тщательно культивируется, но мало похожа на то, что антрополог назвал бы культурой. В ней есть нормы – моральный кодекс, если хотите, – но центральный принцип этого кодекса предписывает ученым в их профессиональной жизни избегать любого вмешательства в более широкие интеллектуальные или духовные вопросы. Она социально укоренена, и, как у любой социальной единицы, у нее есть свои традиции и причуды. В остальном это больше похоже на свод правил, штаб-квартиру корпорации или воинское подразделение, чем на форму жизни. Его функция состоит не в том, чтобы обеспечить определенный способ существования в мире, а в том, чтобы подавить влияние нашего пребывания в мире на его познание.
Рисунок 13.1. Уильям Блейк «Элохим, создающий Адама» (фрагмент), 1795 год
Рисунок 13.2. Джозеф Райт из Дерби, «Эксперимент с птицей в воздушном насосе», 1768 год
Вторая ошибка Сноу – и Уилсона тоже – заключается в предположении, что наука процветала бы, если бы ученые лучше разбирались в разных сферах. Как раз наоборот: их забывчивость – величайшая гарантия того, что они будут неуклонно следовать эмпирическому пути, проложенному железным правилом. И весь потенциал науки, позволяющий ей улучшать наш мир, лежит именно на этом пути.
Согласно истории из книги Бытия, сотворение человечества было актом вдохновения:
«И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в ноздри его дыхание жизни; и стал человек душой живой». (Бытие 2:7)
Создание машины знаний было в каком-то смысле противоположностью этого акта творения. «Инженеры» создали ее, выкачав воздух из камер разума – философский воздух, теологический, воздух красоты, гуманистический дух. Именно этот акт создал пустоту, в которой эмпирическое исследование может наиболее эффективно выявлять факты.
На самой известной картине Джозефа Райта из Дерби «Эксперимент с птицей в воздушном насосе» группа зрителей – одновременно восхищенных и потрясенных – наблюдает, как птица медленно умирает по мере того, как кислород удаляется из стеклянного пузыря, в котором птица заключена. Научные приборы разложены по столу, как орудия пыток. Единственный источник света в комнате заслонен кубком, в котором плавает какой-то безымянный ужас. В окно слабо светит бледная готическая луна. Экспериментатор с его длинными седыми ньютоновскими локонами не проявляет ни капли милосердия.
Птица на картине обречена. Но наука – это существо другого рода. Ей вполне комфортно внутри пузыря; она процветает в вакууме. Если что и способно убить ее, так это ароматы, суматоха и прочие прелести внешнего мира.
Глава 14. Уход за машиной знаний и ее техническое обслуживание
Исследования дали нам надежду на то, что все будет хорошо, и все будет хорошо до того момента, пока этого не произойдет.
«Поэма», Морин Маклейн, «Та же жизнь»
Насколько нам известно, натурфилософия зародилась, когда Фалес Милетский предположил в VI веке до нашей эры, что элементарным веществом, из которого сотворен мир, была вода. В то время вода была источником жизненной силы если не всей Вселенной, то, по меньшей мере, местной экономики: Милет, контролирующий гавань в самом центре мощной торговой сети в восточном Средиземноморье, во времена Фалеса считался самым богатым городом в мире. Современный Милет – это руины, пустошь за много километров от моря. Столетия вырубок лесов и чрезмерного выпаса скота привели к тому, что колоссальное количество ила было смыто в реку Меандр и далее в залив, который давал Милету выход к океану. Год от года залив становился все мельче, а затем начал исчезать. Теперь это сухая, пыльная равнина, над которой высятся сохранившиеся камни Милета.
Последние морские обитатели покинули Милет около 1500 года. Пятьсот лет спустя они дошли до Нью-Йорка. Ураган «Сэнди» вызвал огромную штормовую волну, которая затопила низины по всей территории пяти районов. В вестибюлях Финансового района волны плескались о камеры видеонаблюдения и турникеты, картотечные шкафы и мониторы с плоскими экранами. Электричество отключилось на неделю.
С течением времени мы все отчетливее понимаем, что это наводнение было предупреждением из будущего. Согласно одному недавнему отчету, к 2050 году повышение уровня моря, возможно, вынудит 300 миллионов жителей побережья покинуть свои дома.
Рисунок 14.1. Руины города Милет в XIX веке
Среди причин упадка Милета можно назвать истощение запасов древесины и нехватку травы для скота, но суть кроется в бесконечном стремлении жителей к обогащению. Чтобы удовлетворить свои аппетиты, они расчистили лесистые склоны внутренних районов и превратили их в сельскохозяйственные угодья; естественно сухой климат и безжалостная эрозия сделали остальное. Чем богаче становился Милет, тем быстрее саморазрушался.
У нас, современных людей, тоже есть свои аппетиты. Последствия могут оказаться не менее страшными. Но даже если машина знаний, стимулирующая промышленность, частично виновата в том, с какой скоростью наши потребности привели к деградации среды обитания, в то же время именно она дает нам шанс на спасение. Наука покажет нам, как удовлетворить потребности, не лишая Землю всего, что ей необходимо для поддержания и сохранения жизни; машина знаний также может, если мы будем правильно к ней относиться, показать нам, как исправить часть уже нанесенного ущерба.
Итак, как нам взрастить совокупность людей, институтов и инструментов, составляющих современную науку, чтобы произвести на свет знания, которые позволят нам продолжать жить и процветать? Мы должны сделать две вещи. Во-первых, определить повестку дня, используя средства грантов и правительственные инициативы, чтобы привлечь достаточное количество ученых к решению действительно важных вопросов. Во-вторых, обеспечить бесперебойную работу самой машины знаний, дать гарантии, что она будет работать – эффективно, динамично и сильно, реагируя на новые вызовы и задачи – по мере того, как человечество движется навстречу XXI и последующим векам.
Обсуждение этих вопросов в полном объеме заняло бы еще один том. С некоторым сожалением я
