Больные души - Хань Сун
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не хотелось мне думать, что Байдай может настигнуть такая смерть. Трудно было представить, как это миловидное личико от боли искажается в нечто страшное, уродливое и тем не менее притягательное.
Старина Лу испустил дух прямо на операционном столе. Он страдал синдромом Марфана: аорты в груди и животе норовили отслоиться и лишить хозяина жизни. Доктор Хуаюэ решился на операцию, хотел поставить пациенту искусственные кровеносные сосуды. Лу от страха не соглашался ложиться под нож. Но врачи таки настояли. Хуаюэ с командой провел за операционным столом тридцать с лишним часов. Доктора постоянно сменяли друг друга. Но в итоге старину Лу увезли не в палату, а сразу в морг.
С хирургическими навыками у доктора Хуаюэ все было отлично. Через его руки прошло множество больных. В больнице просто действовал неписаный закон: больного, которого можно реанимировать, а можно не реанимировать, по умолчанию лучше не реанимировать, а вот обследование, которое можно делать, а можно не делать, нужно проводить в обязательном порядке. Однако Хуаюэ постоянно отступал от этого правила. Совершенно не опасаясь оказаться в затруднительном положении, врач брался за спасение самых критических больных. Все равно же в лечении не бывает нулевой смертности. В крайнем случае всегда можно сказать, что не сложилось. Одним словом, «судьба». Даже в эпоху медицины судьба оставалась самым надежным инструментом во врачебной практике.
Хуаюэ пояснял это следующим образом:
– Когда утеряно и здоровье, и деньги, в большинстве случаев исход определяется тем, в насколько запущенном состоянии болезнь у пациента и насколько он хорошо себя чувствует перед операцией.
Но ведь и то и другое известно заранее. Чего же тогда уповать еще и на удачу? Подумалось, что как Будде не под силу спасать людей, которые утратили тягу к жизни, так и врачам не под силу реанимировать пациентов, которые подошли к порогу смерти.
На счастье, семьи у меня уже не было, и не было нужды о чем-либо конфликтовать с медперсоналом. Врачи могли в свое удовольствие колдовать надо мной.
Эвтаназия – смерть благая и мирная – получила большое распространение. Такой исход под наблюдением врачей уподобляют «рукотворному суициду» или «убийству из сострадания». Эвтаназия строится, в общем-то, на том, чтобы оказать больному наилучшие сопутствующие услуги, не злоупотребляя достижениями высоких технологий и не настаивая на чрезмерном медицинском вмешательстве.
Байдай замечала, что она вполне готова была бы на эвтаназию. Но, пока ей не стали известны действительные причины очевидного бессмертия докторов, с мирной смертью, наверно, стоило повременить.
Мне также стало известно, что решить проблему со смертью благодаря научно-техническому прогрессу можно было не только через манипуляции с генами. Судя по книгам из больничной библиотеки, сознание, содержащееся у человека в мозгу, можно сканировать. И когда мясная оболочка человека рушится, соответствующие данные можно сохранить на жестком диске компьютера. Человек мог обрести вечную жизнь в виртуальном мире. С помощью так называемых фемтосекундных лазеров, работающих на сверхкоротких импульсах, данные о человеческом сознании можно было вписать на прозрачный как стекло кварцевый носитель. Такой носитель имеет специфическую наноструктуру, которая хранит в себе данные с учетом расположения, размеров и направленности размещающихся на кварце точек. Объем данных на единичном носителе может достигать 360 терабайтов, а сам носитель может работать абсолютно стабильно даже при температуре в 1000 градусов Цельсия. При температурном режиме на уровне 190 градусов Цельсия такой носитель продержится не менее 13,8 миллиарда лет, а при комнатной температуре – почти вечность.
Но в палатах мы пока не наблюдали всего этого. Возможно, потому что до конца еще не выяснили, что именно представляет собой наше сознание. Уж точно не просто набор данных. Нам, похоже, еще предстояло долго прорабатывать картографию нейронной системы. Дело далеко не самой близкой перспективы.
Много я смертей повидал. И посреди бескрайнего запустения и всеохватывающей скуки эти сценки виделись мне как великолепные действа, достойные сопоставления с многократными Судными днями. Наблюдать за мертвыми людьми сродни прогулкам по развалинам зданий, принадлежавших некогда славной и блистательной цивилизации.
Раньше я так не думал. Напротив, смерть мне казалась чем-то страшным. Но ведь в таком огромном количестве романов, стихов, фильмов и сериалов фигурирует смерть! Когда пуля пробивает свежую плоть молодого человека, читатель или зритель на миг ощущает течение жизни. А значит, смерть – это красиво. Только понаблюдав за тем, как умирают больные, начинаешь осознавать, насколько бесподобен исход человека с этого света. Со смертью мутное существование человека обретает ясность. Это сопоставимо с тем ощущением, когда вычищаешь переполненный контейнер от мусора. Все процессы, которые творятся в нашей вселенной – доброе предзнаменование, в том числе сам таинственный «процесс» возникновения и становления вселенной. Война – хорошо, политика – хорошо, революции – хорошо, насилие – хорошо. Как только наши действия приводят к смертям, вся жизнь становится очевиднее. В момент кончины жизнь достигает апогея. С уходом отжившей свое прежней формы образуется пространство для наполнения жизни новой красотой. Нет, стоп, даже не так. Когда наступает наш черед уйти, все, что примешано к нашей красоте, – глупость, уродство, мягкотелость, растление, бесстыдство, угрызения совести и душевные колебания – одномоментно растворяется. А боль уходит на дальний план. И в результате возникает красота высокого порядка, то, что можно назвать «летальной красотой». Почему именно «летальной»? Потому что ее можно прочувствовать сполна только в больничной палате. Лишь больница позволяет смерти предстать перед нами во всей ее совершенной красоте.
А потому и у такого человека, как я, – испытавшего сполна горе и мучимого томительной болью – естественным образом возникало желание свидеться со смертью. Когда настанет мой черед покинуть мир? И удовлетворит ли меня конечный исход? Здесь, наверно, мне стоило поучиться у Байдай, которая за время затяжного стационарного лечения перешла от страха перед смертью к очарованию ею.
А когда смерть подступает, иногда нужно еще время, чтобы она, собственно, настала. И все это время микроаппаратура, вживленная в тела больных, записывает данные о приближающейся кончине, чтобы потом передать их на обработку на больничные сервера. И это, в дополнение к реанимации пациента, беспокоило врачей прежде всего. То, что человек переживает в момент кончины, – медицинская загадка, схожая по масштабам с квантами, задачка, завязанная на таинственный феномен человеческого сознания, с которым одной геномикой ничего не сделаешь. Разгадка тайны, судя по всему, предопределила бы все будущее развитие больниц и разработку новых методов лечения.
Покойнику дают отлежаться на койке, словно бы больничной палате с ним обидно расставаться. Но потом труп
