Больные души - Хань Сун
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В наши времена отпала насущная потребность простаивать в почетном карауле у мертвых тел. Но я довольно часто задерживался и разглядывал неподвижные и постепенно охладевающие тела товарищей. Мысли, тяжелые, как дождевые облака, заставляли меня проецировать самого себя на труп. И каждый раз я себе представлял, с какими большими надеждами прибывал в больницу тот человек, каким высшим почетом, моментом наивысшего счастья он считал размещение в больничной палате. Потом пациент проходил через бесконечные диагнозы и лечебные процедуры, которые доставляли ему непередаваемые страдания. А человек все равно твердил про себя: потерпи, потерпи еще чуток, потерпишь еще немного – и все наладится. И после длительного терпения у всех наступала смерть – великая награда за упорство.
«Терпи» – призыв, часто звучащий в больничной палате. «Терпи вплоть до самой смерти» – замечательное утверждение!
Такой плотный поток смерти, помимо больниц, можно наблюдать разве что на поле боя. Причем познать ее наступление было вещью столь же недостижимой, как разом запрыгнуть на тибетские горы – эту крышу мира – и ожидать, что весь испещренный звездами небосклон будет у тебя как на ладони, и в то же время столь же доступным, как просмотр хрустальных финтифлюшек в витрине магазина – только руку протяни. Некоторым все это покажется бреднями. Смерть, заявят эти люди, сродни времени, которое если и существует, то только у нас в головах. Но за доказательствами реальности смерти достаточно заглянуть в морг. Туда же свозили всех больных.
Говорят, что на момент поставки в морг тело теряет ровно 21 грамм. Дескать, столько весит душа. Душа отправляется в новый путь. Не в следующую ли больницу?
Когда смерть становится занятием столь повседневным, как питание или стирка одежды, заурядным чудом, человек волей-неволей вспоминает о слове, часто фигурирующем в буддийских сутрах. Слово это – «прозрение».
Такое ощущение вырабатывалось, по всей видимости, от той магической энергии, которая накапливалась в ходе овладевания «смертью» и «бессмертием». Не намеренно ли врачи придерживали при себе эти формулы, чтобы удерживать все рычаги управления и чтобы пациентам нечего было противопоставить их богоподобному всевластию надо всем, что творилось в больнице? Если и пациенты смогли бы испытать бессмертие, то у них не было бы нужды ни бояться смерти, ни молить о смерти. И кто бы тогда подносил дань врачам? Для кого тогда врачи были бы идолами, требующими преклонения? Больницы вообще утратили бы всякий смысл! А эпоха медицины оказалась бы никчемной примочкой к народу и государству, которые припеваючи могли бы существовать и без нее.
На все это можно было еще посмотреть с точки зрения сбора данных о предсмертном опыте. И тогда для общего блага некоторые больные должны были жертвовать собой. Я никак себе не мог представить, чтобы такие открытые, восприимчивые, преисполненные человеколюбия и лишенные корысти врачи, как доктор Хуаюэ, могли бы отказать кому-либо в такой почетной миссии.
И только Байдай наперекор всему докапывалась до причин, от чего дохнут врачи. Она не хотела мириться с фактами, не верила, что доктора сотворены из какой-то особой материи, не ощущала, что врачам было дано не стареть и жить вечно. Такие верования были иллюзией, проявлением того, что больные обделены информацией. Девушка была абсолютно уверена, что и врачи мрут. Целители – люди, а не боги. Их можно было бы назвать полубогами или божками в знак признания некоторой биологической специфики. Но ведь и Ахиллес был наделен злополучной пяткой, так что и у богочеловеков должны были иметься определенные недостатки. В текущих условиях жить вечно врачи просто не могли. Да, человечество вступило в эпоху медицины и уже стояло на пороге великого возрождения, однако при всех достижениях научная революция еще не достигла настолько высокой стадии, чтобы даровать живым организмам неугасающее бессмертие. Да и если бы это чудо возможно было сотворить, то дожидаться его пришлось бы еще много лет. Ожидать, что уже завтра утром проснешься бессмертным, точно не стоило. Врачи лишь напускали на себя вид бессмертных, чтобы обманывать, пугать, подчинять и контролировать больных. Пристыженным пациентам сомневаться, сплетничать, устраивать какое-либо насилие над врачами, пытаться убежать из палат уже никак нельзя было. Оставалось только послушно сдавать денежки и терпеть лечение. Эта схема позволяла врачам испытывать определенное душевное удовлетворение от спасения умирающих от смерти и освобождения больных от страданий. И, к их чести, врачи вели себя расчетливо и осторожно. Прилюдно они вообще не утверждали, будто познали бессмертие, а лишь давали больным возможность увериться, что тем выдался шанс общаться с существами вечными. Вот она истинная первопричина противоречий между врачами и пациентами: у последних к первым всегда слишком завышенные ожидания.
Все эти мысли по прошествии долгого времени запали Байдай в сердце еще более страшной болью, чем даже мучения, которые ей доставляли опухоль мочеточника или вагинизм. У девушки было ощущение, что ее обманывают, и этого стерпеть она не могла. Вот она и преисполнилась праведного негодования. Она целиком посвятила себя тому, чтобы вода спала, и камни под ней обнажились. И это было для Байдай куда более важно, чем даже перспектива жить дальше.
Девушка допускала, что в городе имелась специальная больница, куда на лечение тайно принимали только больных врачей. И вот там те доктора, с которыми лечение не срабатывало, дохли так же, как рядовые больные. Нельзя же было допустить мысль о том, что доктора и больные – разного поля ягодки. Отношения между врачом и пациентом не должны трансформироваться в отношения между божеством и смертным, это должны быть отношения равноправных людей. Да, в общении с божеством есть свои блистательные стороны, но по факту блеск этот пустой, от него больше тревоги, чем умиротворения. Пациент вынужден постоянно находиться в боевой готовности. Больного словно отправляют бродить над пропастью по канату. В этом разночтении можно проследить истоки всех разногласий и недопониманий на почве медицины.
Одного я не уразумел: зачем думать об этом, если тебя уже в следующий миг может не стать? Мне начинало казаться, что Байдай извлекала удовольствие от ощущения, будто ее обманывают. Может быть, предполагаемое крушение идолов доставило бы ей радость, сопоставимую с кульминацией самоублажения? Иногда я еще допускал, что Байдай так предпочитала думать, потому что особо жаждала свободы. Словно от природы у моей подруги была отдельная потайная часть, к которой наследственность не имела никакого отношения и к которой, соответственно, даже генной терапией нельзя было подкопаться. Девушка всем сердцем желала переломить программирование, которое ей навязали
