Геноцид армян. Полная история - Раймон Арутюн Кеворкян
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда Сапах-Гулян вернулся в Стамбул, пакт был почти готов. По его оценке, Иттихад оказался в трудном положении, но ловко сохранил поддержку АРФ и теперь пытался привлечь на свою сторону партию Гнчак за счет подписания пакта между АРФ и СДПГ. Тем самым Парвус, как пишет Сапах-Гулян, «оказывал большую услугу КЕП»[678]. Процесс зашел так далеко, что лидеру гнчаковцев было нелегко переломить ситуацию. На очередной встрече в сентябре 1911 г., когда текст соглашения должен был быть окончательно согласован, К. Козикян, который представлял гнчаковцев, по предложению Сапах-Гу-ляна заявил двум дашнакским представителям, Папазяну и Акнуни, что он готов поставить свою подпись при условии, что ему покажут документ из ЦК Комитета «Единение и прогресс» «с официальной печатью» о согласии на «армянскую автономию». Дашнаки сослались на то, что им было дано устное обещание и они гарантируют его, что позволило Козикяну отклонить предложение[679]. На следующий день Парвус, как бывший посредник, бросился в клуб гнчаковцев и стал укорять своих товарищей социалистов за то, что, отвергнув соглашение, они пренебрегли его посредничеством. Он также доказывал, что присутствие двух социалистических партий в османском парламенте произвело бы отличный эффект в Европе, и добавил, что отказ СДПГ от соглашения «по узким националистическим причинам» действует против интересов социализма[680]. Ответ Сапах-Гуляна прозвучал в том же духе: очень жаль, что такой убежденный социалист, как Парвус, может поддерживать националистическую партию, «на совести которой резня в Адане, убийства, похищения, конфискации собственности, совершенные ради достижения целей турецкого национализма»[681].
Из этих примеров мы можем сделать ряд выводов о политической практике Комитета «Единение и прогресс». Он уже взял в свои руки главные механизмы госаппарата и мог использовать их так, как считал нужным, бросая крохи власти тем, кто соглашался служить Комитету или сотрудничать с ним. Теперь он искал способ выиграть время для осуществления своих планов. С этой целью он не колебался перед убийствами или ссылкой тех оппонентов которые представляли собой реальную угрозу, в то же время гарантируя безнаказанность преступникам. Напрашивается вопрос: не было ли следствием этого плана постоянное отсутствие безопасности в восточных провинциях — грабежи, похищения, резня в местных масштабах?[682] В любом случае в 1912 г. ситуация настолько ухудшилась, что в армянских кругах разразились бурные дебаты: с какой из партий следует заключать союз — с Иттихадом или Иттилафом? СДПГ была убеждена в необходимости постоянно беспокоить КЕП, не давая ему свободного времени для воплощения в реальность его планов («отвлечь его внимание от Армении», — как формулировал Сапах-Гулян) [683].
В провинциальных турецких кругах Иттихад тоже вызывал враждебность тех групп, которых раздражало постоянное вмешательство местных младотурок, часто не самых респектабельных личностей, в их внутренние дела. Бывало даже так, что армяне входили в эти турецкие круги в качестве миротворцев, с тем чтобы восстановить спокойствие: например, когда клуб иттихадистов в Эрба отказался утвердить назначение религиозного лидера, не состоявшего в клубе, или же после нападения на клуб иттихадистов в Балыкесире[684]. Более того, некоторые правительственные чиновники не разделяли политических взглядов младотурок — это продемонстрировал случай, произошедший весной 1912 г., когда каймакам Никсар, Ихсан-бей и командующий соответствующим военным регионом Сабих-бей передали руководству СДПГ «ценные» документы, с одной стороны, из ЦК юнионистов, с другой — из правительства[685]. Согласно Сапах-Гуляну все эти документы касались того, как следует поступать с армянами, какими способами «избавить страну от армян и получить контроль над всем их недвижимым и прочим имуществом». Командующий Сабих-бей мог бы даже объяснить, что Иттихад имел намерение истребить армян, «думая, несомненно, что мы, добавляет лидер гнчаковцев, не были об этом информированы»[686]. Статья в официальном органе гнчаковцев еще более ясно характеризовала турецкие намерения, какими они были, по мнению СДПГ: «При малейшем поводе… турецкий национализм, который сегодня взял под свой контроль правительство страны, безжалостно и без колебаний организует резню армян как историческую необходимость. И на этот раз резня будет беспощаднее, чем в 1895–1896 годах, более жестокой, чем во время катастрофы в Адане. Психология, которая содействует резне, устойчива, у нее глубокие корни… Совершенно ясно, что старые и новые представители турецкого национализма не имеют никакого желания признать идею существования, развития и жизнеспособности армянского народа»[687].
Однако такой точки зрения придерживалось меньшинство армян. Большинство ее не разделяло, даже если не стоило «ожидать большой пользы от конституционного режима», по словам Габриэла Норатункяна, который вскоре стал первым и последним немусульманином на посту османского министра иностранных дел, сказанным на обеде, куда он пригласил четырех дашнакских депутатов парламента и Григора Зограба[688].
При таких условиях легко представить себе атмосферу, царившую в Османской империи во время избирательной кампании весны 1912 г. Эти выборы, известные под названием «выборы большой палки», поразили не одного наблюдателя насильственными методами и запугиванием, с помощью которых Иттихад старался обеспечить победу своим кандидатам[689]. Врагом номер один считался Иттилаф, в рядах которого насчитывалось много бывших иттихадистов, особенно нетурок, снятых со всех ответственных постов в Иттихаде. В недели, предшествовавшие вторым парламентским выборам, обе партии обменивались взаимными ударами. Неудивительно, что большинство в новоизбранном парламенте принадлежало иттихадистам, и в некоторых армянских кругах электоральные интересы возобладали над сутью вещей. Саид-паша сформировал новый кабинет, где Мехмед Джавид вернулся на пост министра финансов. При этом режиме смена власти могла быть произведена только с применением силы. В мае-июне 1912 г. вице-президент Иттилафа, полковник Садык-бей, усилил давление на кабинет до того уровня, что можно было говорить о перевороте. Он пользовался поддержкой молодых офицеров, известных как «офицеры-спасители», большинство которых были выходцами из частей, расквартированных в Македонии[690]. 21 июля великий везир подал в отставку в пользу либерального кабинета, сформированного Гази Ахмедом Мухтар-пашой, куда вошел Норатункян в качестве министра иностранных дел. В некоторым смысле к власти впервые пришли люди, разделяющие взгляды принца Сабахеддина (если не учитывать краткое существование кабинета Тевфика в апреле 1909 г.).
Стояла цель — восстановить доверие к властям, особенно среди нетурецких групп населения, через применение выдвинутой принцем программы децентрализации, которая наделала столько шума. Вскоре после этих событий выяснилось, что Мехмед Талаат и Мустафа Рахми вернулись в Салоники, за ними последовали Джавид и д-р Назим[691].
Чтобы с уверенностью положиться на армию, Гази Мухтар назначил военным министром выпускника Сен-Сира генерала Назым-пашу. Назым был черкесом из Стамбула, которого маршал Гольц считал
