Улан Далай - Наталья Юрьевна Илишкина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Здравствуйте, товарищи музыканты! – громко приветствовал прибывших Чагдар. – Добро пожаловать на калмыцкую землю!
Но оркестранты, похоже, потеряли дар речи. Понятное состояние для любого, кто, преодолев 300 километров утомительно плоского пейзажа от Сталинграда ли, от Астрахани ли, и, видимо, ожидая увидеть волшебный оазис, не понимал, за что зацепиться взглядом в маленьком, спешно построенном в огромной котловине городке, где трехэтажное здание педтехникума казалось исполинской громадой, а хилые кусты акаций и чубука, высаженные квадратно-гнездовым способом, напоминали забытые с апрельского субботника веники.
– Проходите под навес, – предложил Чагдар. Под защитного цвета пологом стояли наспех сколоченные столы и лавки из тополя. – У нас гостей перво-наперво угощают калмыцким чаем.
– Нам бы для начала санитарную пятиминутку, – попросил человек, единственный, у кого руки были свободны для приветствия. – Я Таллер, директор оркестра.
– Чолункин, из Калмыцкого ЦИКа, – Чагдар пожал протянутую руку. – Сейчас всё организуем.
– А это наш дирижер, товарищ Адлер, – представил Таллер плотного большелобого человека в дорогом заграничном костюме.
– Оччень рат, – Адлер говорил с сильным акцентом, в котором странно сочетались украинская мягкость и немецкая твердость.
– Товарищ Адлер к нам из Киева назначен. Родом из Чехословакии, – и понизив голос до шепота, Таллер доверительно закончил: – Из Австрии к нам бежал. От Гитлера.
А Адлер тем временем уставился на транспарант, на котором на русском и калмыцком значилось «Добро пожаловать!», и шевеля губами, пытался прочитать калмыцкое приветствие, написанное латинскими буквами.
– Ирхитн эржянявидн! – помог ему Чагдар, но только больше смутил гостя.
Ну вот, подумал Чагдар, и зачем, спрашивается, перевели калмыков на латинский алфавит, если даже иностранцы произнести не могут? Зачем в 1930 году вместо кириллицы, которой пользовались с начала века, утвердили латиницу? Только-только обучили часть населения читать и писать – и одним постановлением сделали людей снова неграмотными.
Он вынул из планшета список расселения почетных гостей и стал искать, к кому на постой определен Адлер. Гостиница в Элисте крохотная и не очень благоустроенная. Важных персон решено было расселить по квартирам работников обкома, ЦИКа и прочих госучреждений. Самому Чагдару достался режиссер-постановщик Чуков. Чтобы шумные Вовка и Йося не мешали гостю работать и отдыхать, Чагдар отвез их на хутор к отцу. Дома осталась только девятимесячная Надя.
В прошлом году, уже после голода, Очир предложил Чагдару отдать Йоську ему на воспитание, как когда-то самого Очира отдали на воспитание бездетному дяде Бембе. По обычаю Чагдар был обязан выполнить просьбу старшего брата, но… Он ясно понимал разницу условий жизни его семьи и семьи Очира, разницу между образованной Цаган и едва говорившей по-русски неграмотной Булгун.
Когда Цаган в первый раз приехала в Зюнгар, она простодушно предложила старшей невестке научить ее русской грамоте. Булгун молча подняла глаза на мужа. Очир сказал, что при необходимости сам прочитает своей жене все, что следует. Больше Чагдар без особой надобности Цаган на хутор не брал. Но после рождения Вовки Очир помягчал к невестке. С радостью возился с племянником, обучал его рубить траву прутиком и смастерил деревянного коня. А когда родился второй мальчик, Очир попросил Йоську себе…
С тяжелым сердцем отказывал Чагдар старшему брату, но все же хватило смелости нарушить обычай. Объяснил сильной привязанностью сына к матери. Но понимал: если у них родится еще один сын, не отдать его Очиру будет оскорблением. По счастью, родилась девочка. Назвали Надеждой, в честь Крупской. На девочек Очир не претендовал.
А вот теперь, пусть и временно, Очир получил на воспитание сразу двоих: пятилетнего Вовку и трехлетнего Йоську. Олимпиада, еще и не начавшись, уже принесла всем столько хорошего!
С расселением вот только беда. Про Адлера думали: свой, из поволжских немцев или украинских евреев, – и определили на постой по второй категории: кровать за занавеской в комнате с хозяевами. Эту оплошность нужно было срочно исправлять, и Чагдар лихорадочно думал, с кем бы Адлера поменять местами. Решил, что фольклорист – профессор Смирнов-Кутачевский – не будет поднимать бузу и требовать отдельную комнату. Раз он фольклорист, должен знать, в каких условиях живут обычные люди.
Много еще таких рокировок пришлось сделать Чагдару, расселяя своих подопечных. Постановщик танцев вообще оказался женщиной! В списке значилось: «Руководитель хореографической частью тов. Маргулис Е. М.» – кто же знал, что зовут руководителя Ева? Хорошо, что ее тут же забрал к себе на постой директор Калмыцкого техникума искусств Санджи Каляев и она не возражала.
Чтобы удовлетворить запросы приглашенных, пришлось временно выселить из квартир в кибитки местные кадры. Хозяева жилья не противились, у калмыков гость – это святое. Шумовой и хурульный оркестры разместились без претензий: свои люди, из улусов, лиц от джомбы не кривили, шулюн ели с аппетитом и по врачам не бегали.
В день перед олимпиадой город был полон людьми, как маковая коробочка семян. Лошади, телеги, грузовики, трактора – столпотворение! Все приезжие – победители улусных смотров – принарядились в национальные костюмы, повозки раскрасили, борта грузовиков расписали лозунгами, а на решетки тракторов нацепили кумачовые банты. К вечеру на городских окраинах выросли сотни черных кибиток и задымились костры. А потом отовсюду полетели танцевальные наигрыши и подбадривающие крики: «Хядрис! Хядрис!»
Олимпиада началась с торжественного парада прибывших участников. Члены бюро обкома, президиума ЦИКа и почетные гости – человек пятьдесят – выстроились многоголовой гусеницей на длинном балконе недавно возведенного здания Совнаркома под огромным портретом вождя. Из Сталинграда спецгрузом доставили два поясных изображения: портрет в фуражке и анфас закрепили над балконом Совнаркома, а без фуражки и в профиль – над крышей сцены летнего театра.
Мимо балкона прошли делегации всех шести улусов. Сначала пустили верховых: мужчины с гармошками и бубнами, женщины – в яркой национальной одежде. Впервые женщины гарцевали наравне с мужчинами. Потом колонной по три пропылили грузовики. За ними – шеренги спортсменов в белых майках и черных трусах – майки тут же стали желтыми, а трусы посерели от песчаной взвеси. Замыкали шествие участники велопробега из Башанты – все как один на новеньких «Украинах», все со значками ГТО на накладных карманах спортивных курток. Несмолкаемое «ура» гудело над городом.
Когда все участники олимпиады прошли маршем площадь и выстроились по периметру, грянул «Интернационал». Сначала на русском, потом на калмыцком. После дали слово секретарю крайкома товарищу Варейкису. Варейкис оказался ростом длинный, нос, как у пеликана, читал по бумажке – словно буквы склевывал. За ним от имени
