Улан Далай - Наталья Юрьевна Илишкина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Как прошлые Победоносные Будды посвящали, как будущие Победоносные Будды будут посвящать и как нынешние Победоносные Будды посвящают все свои заслуги Пробуждению существ, так и я полностью посвящаю…
Наверное, Пробуждение существ – это и есть коммунизм? Когда от каждого по способностям, каждому по потребностям?
– В проступке каждом раскаиваюсь. Существ благим заслугам радуюсь. Всех Пробужденных призываю вращать Колесо Учения, молю не уходить в нирвану! Да обрету я этим Мудрость наивысшую, святую!
Голос Дордже стал громче. Усилием воли Чагдар поднялся на колени и вытянулся вверх.
– Сложив ладони, я иду к Прибежищу превосходнейших людей – Победоносцев нынешних, грядущих и прошлых, достоинства славные чьи беспредельны, число же которых – громадно, как океан.
Чагдар снова поднял руки над головой. Его ладони, казалось, горели. Вот сейчас он опустит их на шинель, и она задымится…
– Раскаиваюсь я во всем том дурном, что я сделал, обуреваемый силой иллюзий. Раскаиваюсь в каждом отдельно из проступков, какие я совершал телом, речью и мыслью по страсти, по ненависти, по заблуждению.
Чагдар лежал теперь навытяжку, не в силах подняться. Его била крупная дрожь. Из-под двери конюшни потянуло дымом – видно, Булгун зажгла очищающие костры. Значит, отец с Очиром вернулись домой…
– Все же заслуги, как бы ни мало я накопил их, – все посвящаю через поклон, подношение, исповедь, радование, побуждение, молитву Великому Истинному Пробуждению, – закончил Дордже и, хлопнув в ладоши, замолк. – Я завершил, братец. Можно вставать.
– Еще немного здесь побуду, – глухо ответил Чагдар, не поднимая головы.
– Хорошо.
Зашуршала солома – Дордже прятал бурханов. Чагдар приподнял голову.
– Никому не говори, что мы здесь делали, – предупредил он.
– Не буду, брат.
Скрипнула дверь – Дордже вышел. Чагдар перекатился на бок, цепляясь за ясли кое-как встал, прислонился к стене. Ноги держали плохо, словно он крепко выпил. Подцепил непослушной рукой с пола шинель. Толчком распахнул дверь: баз был полон дыма. Неожиданно из плотных клубов вынырнул отец. Удивленно взглянул на Чагдара.
– Что у тебя на висках? – спросил, приглядываясь. – Будто бы мукой обсыпал…
Глава 15
Май – июнь 1935 года
Легко на сердце от песни весело-о-о-ой,
Она скучать не дает никогда-а-а-а,
И любят песню деревни и села-а-а-а,
И любят песню большие города-а-а-а…
– Нет, это никуда не годится! – Абрамский округлым движением рук велел хору остановиться. – Товарищи! Где ваш энтузиазм?! Ведь там какие слова, какое настроение?
Он схватил с пюпитра нотный лист, прищурился, вчитываясь:
Шагай вперед, комсомольское племя,
Шути и пой, чтоб улыбки цвели.
Мы покоряем пространство и время,
Мы… —
он скрутил ноты в трубочку и решительно потряс ими над головой, – «молодые хозяева земли». А вы тянете мелодию, как подневольные рабы!
Чагдар отчасти был согласен с дирижером, но хор репетировал уже третий час подряд, и если уж дирижер хотел энтузиазма, с «Марша веселых ребят» надо было начинать, а не ждать, когда майское солнце напечет всем головы.
– Товарищ Абрамский, давайте сделаем перерыв, – негромко предложил Чагдар.
Дирижер согласно кивнул.
– Перерыв пятнадцать минут! По звуку горна – все обратно по местам! – объявил он истомившемуся хору и первым поспешил к баку с водой.
В Элисте с водой плохо: солона на вкус и заизвесткована, и приезжие жаловались на неутолимую жажду. Пили много, но не напивались. К тому же от жирного бараньего шулюна многие мучились животами, и амбулатория была полна страдальцев, клянчивших у доктора таблетки от поноса. Но таблетки быстро закончились, значит, надо раздобыть еще – хоть из-под земли – к началу олимпиады. Чагдар представил, как во время спектакля хористы убегают с подмостков по большой нужде, и его прошиб холодный пот.
– Следовало бы побольше сортиров соорудить, – коротко заметил Абрамский. – Если соберется десять тысяч народа, как вы планируете, они же все окрестности загадят.
– Не будут калмыки под крышей надобности справлять, – объяснил Чагдар. – Они скорее от разрыва кишок умрут.
– Так вы без крыш сортиры постройте, – предложил Абрамский.
– Хорошая мысль, я передам товарищам из стройотдела, – Чагдар достал свой блокнот и записал идею.
Никогда еще не проводили в Калмыкии ни олимпиад вообще, ни самодеятельного искусства в частности. Дело новое, непривычное. Размах невероятный. Ждут на открытие самого секретаря Сталинградского крайкома Варейкиса, бригаду «Союзкинохроники» и московскую фольклорную экспедицию. Ему, Чагдару, ответственному в ЦИКе Калмыкии за просвещение и культуру, поручен контроль за постановкой грандиозного спектакля «Улан Сар». Четыреста человек на сцене. Хор на сто, три оркестра, и артистов тоже под сотню. Палатки, пункт питания, помывочные и сортиры, наконец! На такую ораву людей! Хорошо, окружной военком выделил снаряжение, предназначенное для сборов.
Непонятно, почему «Улан Сар» переводят на русский как «Большевистская весна». «Красный месяц», на взгляд Чагдара, выразительнее, потому что кратко и по-революционному емко, но не ему решать. У спектакля аж десять режиссеров…
Со звуком горна хористы ринулись к своим местам, как опаздывающие рабочие к проходной Сталинградского тракторного завода. Абрамский подтянул повыше рукава серой сатиновой рубашки, поддернул спадающие брюки и скомандовал:
– Давайте сразу с припева! Он задаст правильный ритм! Аккомпаниатор! Проигрыш!
Баянист растянул меха и забегал пальцами по кнопкам.
Нам песня строить и жить помогает,
Она, как друг, и зовет, и ведет,
И тот, кто с песней по жизни шагает,
Тот никогда и нигде не пропадет! —
с возрожденным энтузиазмом чеканили хористы.
Абрамский просиял:
– Вот! Теперь держите эмоцию в памяти! Мы этой песней завершим олимпиаду. Это будет большой восклицательный знак! За ним последуют бурные аплодисменты.
– Не рассчитывайте на овацию, – предупредил Абрамского Чагдар. – Калмыки хлопают в ладоши, только когда кого-нибудь проклинают. Они скорее кричать будут…
Над степью за спиной у хора возникло большое пыльное облако – колыхаясь на ухабах, переваливаясь с боку на бок угловатыми коробками кузовов, к городу приближалась колонна из четырех автобусов. Неужели симфонический оркестр из Сталинграда? Так быстро? Чагдар ждал оркестрантов только к вечеру. Поспешил к палаточному городку: проверить, успели ли приготовиться к встрече музыкантов.
Мы всё добудем, поймем и откроем:
Холодный полюс и свод голубой.
Когда страна быть прикажет героем,
У нас героем становится любой, —
неслось в спину Чагдара.
Из запыленных автобусов вываливались измотанные дальней дорогой люди в обнимку с футлярами, в которых покоились инструменты. Чагдар тут же вспомнил отца с его бережно укутанной
