Блог-Note. Спонтанные записи в отсутствие голых женщин - Абросимов

Никогда не понимал таких людей. И вряд ли уже пойму.

Нечаянно был осуществлён опыт над живым человеком. Эксперимент другого рода.

В нашем новом офисе – славном не только передовой логистикой, грандиозной техникой, величественным видом из окон и практически депутатской столовой, где бар предлагает старым сержантам, не знающим эфирных слов любви, скидку до сорока процентов – есть укромный уголок с очень грамотным креслом, в котором рекомендовано вздрёмывать всем желающим, без ущерба для службы, разумеется. И сегодня я этим креслом воспользовался. Свободного времени у меня было от силы полчаса. Точно помню, что завёл в мобильнике будильник и минут через десять, весь изворочавшись в попытках вытеснить грёзами действительность, с раздражением на него глянул. Почивать оставалось четверть часа. И тут я уснул. По-настоящему. Полноценно. И снился мне, как полагается, сон. Подробный, внятный, живой, со множеством действий, действующих лиц и исполнителей. Много чего там происходило – приятного и не очень, я даже изнемог. А когда прозвенел, наконец, чёртов будильник, выяснилось, что в истекшие пятнадцать (хотя, на самом деле, ещё меньше) минут реального времени вместились линейно происходящие события, вызванные химерой мозга и флуктуациями нервной системы, длительностью часа на полтора! В момент пробуждения я исключительно чётко помнил всё произошедшее по ту сторону яви. Вуаль забвения не успела её затронуть ни на йоту. Вряд ли имеет смысл утверждать, будто в каждом случае сновидение и реальность по временному ранжиру соотносятся в пропорции 1:10, но определённый прецедент в случившемся наблюдается.

И ещё. Я довольно объективно могу оценивать, как я пишу и говорю: манера, стиль, словарный запас, инструменты и уловки. Но я совершенно не в состоянии определить, как я думаю! Представляете? Только сейчас понял.

Надо будет вечером ещё раз обмозговать вышеизложенное, зайдя как бы с другого ракурса.

Начал спорить сам с собой и вдруг проаудировал. За все прожитые годы подходов к черте самоубийства было два. Второй слишком банален. А вот первый…

На исходе двадцатого века я привыкал жить в съёмной квартире. Одна паркетная комната, одна клеёнчатая кухня. Совмещённый санузел с полусидячей ванной. За окном первого этажа погнутые ураганом рекламные щиты и мрачные руки деревьев. Где-то грохочут поезда, я слышу их ночью, когда кровь остывает. Снова подхожу к окну и вижу в бликующем полумраке ещё более тёмные женские колготки. Недоиспользованные, они висят на ветвях и колеблются при видимом отсутствии ветра.

Я немедленно сел и начал кропать текст. Про то, как она пришла без звонка и ломилась в дверь, пока ей не открыли. Потом хотела произнести вступительную речь, но похоть превозмогла. Началось действие, не оставляющее от мужского достоинства камня на камне. Триумф размозжения. Соитие, мало отличимое от драки. Пожирание друг друга без салфеток и контроля за тем, беззвучно ли работают челюсти. И – потом уже – метание колготок вон за пределы, хотя доказывать уже нечего и некому. И не для чего…

А на утро моргнуло электричество, у кого-то повыбивало пробки, где-то откуда-то стало пованивать, и у меня сгорел не сохранённый текст на доморощенном лэптопе. Мистически исполненный отчёт, на личном опыте вызревший. Почти тридцать безупречных страниц. Пустячный объём, по сравнению с романом. Как бы палец супротив остального тела.

Представьте себя без пальца. Любого, так и быть.

Я обошёл квартиру, постигая и надеясь смириться. В помещениях не было даже консервного ножа, не говоря уж про обычный, я только въехал. Отсутствовали верёвки. У единственной табуретки подкашивались все три хиленьких столпа. И газ не пустить – плитка электрическая.

Как говорится, много лет later. Импульс далеко позади, но память избирательно вечна. Квитанция счёта порядком истрепалась, зато цифра, проставленная внизу, до сих пор читается без очков. Впрочем… там, где в последний раз выясняют отношения, легко обходятся без приборов.

Я предвкушаю.

Город Детства, всегда казавшийся компактным, обиходным и свойским, каким-то по-особенному провинциальным, проникнутым чувствами и надеждами, попросту родным, сейчас поражён метастазами улучшений. Инновационный бордюр рыхлит обочины троп, банковские офисы манят фотографиями актёров, в магазинах шустрит униформный персонал, плодятся центры досуга и эпицентры умащивания. Работа идёт.

В очередной раз обходя цивилизацию стороной, перед тем, как углубиться в лес, решил изменить маршрут. Идти совсем уж «не туда», а куда, в прямом смысле, глаза глядят. И не пожалел.

Пружинистый сухой грунт, изменчивость ландшафта, заросли. Судя по ширине утоптанного направления, здесь ходили многие и – давно. Но сейчас никого не было. Оказалось, что изменить свою жизнь… (лучше, наверное, сказать «освежить свою жизнь»). Вот.

Короче: получилось так, что привносить в свою жизнь нечто иное, более естественное, хоть сколько-нибудь тонизирующее, вовсе нетрудно. Вот о чём я размышлял, пока шёл в отрешении. Думая и созерцая. Обоняя и погружаясь. Десять минут. Двадцать минут. Возможно, полчаса уже. Или сколько там минуло? Часов-то нет. И телефон не взял, дурак я, что ли? Хватит уж телефонов-то со смартфонами. Сгинь, интернет, сгинь! Пропадите соцсети. Да пребудет с нами целомудрие. Апофеоз схимы, возникни!

Тропинка ужималась и снова вилась широкой. Всё ниже, ниже. По левую руку, промеж дерев, образовалось нечто тумана. Или дыма от костра?.. Нет. Забор то глухой, подобный лесу, и мимикрирующий краской своей, верно подобранным оттенком. Где-то в наших лесах расположены тщательно обустроенные, укоренённые в природу особняки. Члены организованных депутатских группировок знают рецепты vie naturelle. Кажется, мимо одной из таких усадеб мне и довелось проходить сейчас.

На счастье, тропа круто изогнулась. Я двинулся по направлению к оставленному городу. Там – люди.

Прогулка затягивалась, рождая смутное брожение в груди. Мне становилось неуютно даже при свете дня. Какие-то рассказы о местных происшествиях будоражили память. Кто-то сюда пришёл и не вернулся. Другие отправились на поиски и бесследно исчезли. Некоторых потом находили, но опознать не смогли. Хорошо же я вышел. На прогулочку.

Помимо воли глянул назад… и содрогнулся. Метрах в пятнадцати позади меня след-в-след вышагивала крупная меркнущая тварь. Она двигалась наискосок, изгибаясь боком. Молча. Словно бы намереваясь и будто бы раззадориваясь. Могу поклясться: рядом никого больше. На километры вокруг. Только я и особь, преследующая меня на четвереньках. Мы находились вдвоём посреди умышленно глухой чащи. В издевательской близости от живых, но чуждых в подобии людей. Случись что – не найдут. Три-четыре сезона, и полностью истлеешь. Зима, лето. Зима, лето. Кости темнеют быстрее, чем устаревают наши о них заблуждения. Кости стремятся к земле, перенимая от неё внешние признаки. И у них получается. Кости, по-своему, талантливы. А в прочности уступают только зубам.

Существо, между тем, приблизилось. На его шее виднелось нечто вроде ошейника. Точнее, то, что хотелось принять за ошейник. Некогда сковывающее вервие, которое не смогли до конца перегрызть. Кажется, оно ещё роняло сукровицу, каплю за каплей. Я догадался приподнять руки к животу, рассудив, что истерзанные локти – всё-таки не столь значительный урон, по сравнению с обгрызанными кистями.

По мере приближения, тварь замедляла ход. Её явно что-то смущало.

Встав боком, перенёс вес на левую ногу, а правой изготовился бить.

Лес застыл… Мы потерялись в нём полностью, безвозвратно.

Секунда… вторая… и…

…отпрянуло чудовище. Метнулось туда-сюда. Нырнуло в куст, тут же вынырнуло. После чего растворилось, наконец, полностью среди ветвей.

Я ждал хоть какого-то звука. Однако ж, не случилось. Пропало, кануло. Не было и нет.

Не было.

Или нет?

Известными жестами сотворил крест на себе. Слава-Те-Господи, поживу ещё. Какое-то время. Есть оно у меня. Пора двигать. Прочь отсюда, прочь. Перебирая уставшими ногами, двинулся дальше. Ноги болели. И отчего-то начинала болеть голова. И смута закрадывалась в душу. Ожидание чего-то такого… смахивающего на преждевременный расчёт.

Деревья поредели, восполнился самый воздух. В просветах, отражая лучи заходящего солнца, сверкнули панелями многоэтажные дома. Казалось, супротив дремучим землям, небо стало уступать, приподнимаясь.

Я вышел наружу, на какой-то задний двор. Пришлось брать вялым штурмом металлический заборчик. В очередной раз убедился, сколь обветшала оболочка. И мысли ейные, и чувствования, всё больше склонные к досаде. Вот ведь! Гармония таки настаёт. Хотя бы от противного. И отчего-то знакомой кажется открывающаяся перспектива. Приземистое грязноватое здание. Подиум с накатом, как на овощебазе. Окна зарешёчены. Да и не окна это вовсе, а, скорее, бойницы. Отверстия-присоски. Спрут удушающий.