Блог-Note. Спонтанные записи в отсутствие голых женщин - Абросимов

Деревья поредели, восполнился самый воздух. В просветах, отражая лучи заходящего солнца, сверкнули панелями многоэтажные дома. Казалось, супротив дремучим землям, небо стало уступать, приподнимаясь.

Я вышел наружу, на какой-то задний двор. Пришлось брать вялым штурмом металлический заборчик. В очередной раз убедился, сколь обветшала оболочка. И мысли ейные, и чувствования, всё больше склонные к досаде. Вот ведь! Гармония таки настаёт. Хотя бы от противного. И отчего-то знакомой кажется открывающаяся перспектива. Приземистое грязноватое здание. Подиум с накатом, как на овощебазе. Окна зарешёчены. Да и не окна это вовсе, а, скорее, бойницы. Отверстия-присоски. Спрут удушающий.

Влекомый неподотчётным любопытством, я направился ближе ко входу, чтобы прочитать табличку возле запертой двери. Подошёл и прочитал.

«Муниципальный морг».

Морг. Донельзя логично. Всё, что я мог встретить по завершении пережитого. В конце любого пути.

– Случился редкий момент в жизни Абросимова, – прозвучал «закадровый» голос в моей голове. – Когда собственно жизнь саму он и почувствовал. В истинной уникальности её, цельноте и произмышлении… но было поздно.

Земля Молдова обещает море за каждым поворотом, но моря здесь нет. Зато есть провинция во всех видах. Всех, кроме одного – провоцирующего тупую имперскость и ложную многозначительность.

Конечно, я буду помнить её, эту землю, и долгое время жить воспоминаниями, перебирая тронувшие меня образы, один за другим. Размеренных домохозяек, умеющих вкусно готовить; пелену облаков, не дающих солнцу жечь; подводы с сеном и философствующих кошек; роскошь девушек, сладко потеющих в маршрутках; «chefir» по утрам и патоку вина на ночь; кворум Мужчин, Не Делающих Абсолютно Ничего…

На самом деле, сохранять человеческий образ легко и просто. Важно только знать – где. Теперь я знаю. И когда-нибудь приеду сюда, чтобы остаться.

Увидев фотографию друга, заметил, что он выглядит как прощелыга. Тут же из «источников» выяснилось, что слово это имеет массу аналогов. Включая «пролаз», «выжега» и «прощеульник». Сошлись во мнении, что слово очень нежное, и я сходу вспомнил, как любил бравировать им перед первой женой. Она-то видела во мне героя, а я, чтобы дождаться «отстоя пены перед доливом», снисходительно охлаждал:

– Ну, Оля, таких как я, прощелыг, знаешь сколько?

Бедная Оленька – тогда ещё студентка философского факультета – тут же принималась щуриться, дабы естественными диоптриями организма рассмотреть во мне соответствие заявке. Я, конечно, моментально принимал бесхитростный вид. И – довольно успешно.

Надо у Даля значение термина «сволочь» ещё глянуть. Для полноты кондиции.

«Юра, ты – страшный человек», – любит повторять мой друг Иван Ж-ский. Я воспринимаю это как комплимент.

Упрёки в жестокости приходится слышать регулярно, но вызывают их выпадающие звенья в привычном токе реакций. Можно ведь реагировать на каждый просчёт ближнего, а можно дождаться, пока ближний окончательно потеряет лицо, и тогда уже вполне легитимно оторвать ему голову. Так экономится энергия. Палач вообще – достойное ремесло.

Остаток дней сохранившего себя мужчины характеризуется крайне ограниченным набором атрибутов, каждый из которых по-своему совершенен и исчерпывающем образом свидетельствует о человеке.

Уже сегодня понимаю, что в моём случае таких атрибутов будет три: девственная природа, аристократический вещизм и то, что означает последнее слово, произнесённое вслух в творчестве Кубрика.

Уважаемые сотрудники банковского сектора! Извините, что к вам обращаюсь.

Если вы хотите, чтобы наши контакты заканчивались не так, как обычно – т.е. проклятиями и глухим отрицаловом со стороны клиента, – телефонный разговор между нами должен состояться, примерно, такой:

– Алё?

– Могу я господина Абросимова слышать?

– Да.

– Юрий Александрович?

– Я.

– Очень приятно, Юрий Александрович. «Экстратранс Хуякфинанс банк» Вас беспокоит, меня зовут Марина. Удобно Вам сейчас разговаривать?

– Ну… да.

– Юрий Александрович, мы рады сообщить Вам, что погасили Ваши задолженности перед кредитными организациями. Потребительский кредит, кредит на покупку телевизора и все остальные. Теперь Вы никому ничего не должны, наш банк предоставил Вам эту возможность. Кроме того, хотим предложить Вам беспроцентную ссуду, с правом бессрочной невыплаты, чтобы Вы могли посетить Кубу сроком на две-три недели, по желанию, в режиме «всё включено». У нас там до пятнадцатого декабря проходит акция «Мулатки ждут!». Интересует Вас такое предложение?

Вот тогда – слышите? – исключительно и только в этом случае я отвечу вам «ура! да! беру! дайте две!». Все остальные ваши попытки потревожить мою бессмертную душу – особенно, в утренние часы, когда она ещё спит – будут заканчиваться отложениями тяжёлых солей прямо в карму. И если вас вдруг по какой-то причине охватит коллапс, на самом деле это будет означать, что лопнул не банковский сектор, а терпение Абросимова.

Помните об этом. И я буду помнить.

Лёг прикорнуть и встал через 15 часов. Мы с организмом пожали друг другу руки.

Впрочем, я – о другом сейчас. Я ведь в момент пробуждения искренне понадеялся, что оказаться довелось в чуточку другом мире. Там, где у меня снова есть женщина-друг, а «всенародно избранного президента» нет никакого повсеместно. Где город не воняет, а на зарплату можно много чего позволить. Где пиво заново обрело вкус, а время – поводы для счастья. В мире с частично упразднёнными грехами и возможностью строить не отменяемые планы. Но очень скоро я понял, что всё осталось прежним: та же седина в бороде, тот же дохлый бес, застрявший между рёбер. Не болело только ничего. Даже душа. И при этом я казался себе живым. Вот же странность…

Говорить под руку – вариант, сам по себе, не лучший. Мне же было сказано под ногу, в тот момент, когда я балансировал на самом верху стремянки, покорив высоту метров в пять.

– Что мне нравится в современных мужчинах, так это их основательность, – донеслось издалека снизу, – такая, знаете ли, устойчивость во всём.

В тот же момент у одной из дюралевых ножек стремянки случился прострел, усталость металла распространилась на остальную конструкцию, и вся она, монументально накренившись, увлекая за собой бесчисленные книжные полки, альбомы, буклеты, сувениры и прочие артефакты, обвалилась с диким шумом, вздымая клубы библиотечной пыли, под вопли и взвизги припущенных тётушек, любительниц мужских достоинств.

На какое-то время видимость пропала вовсе. Слышались только истеричные возгласы: «Убился, нет?!», «Светлана Викторовна, лучше вы посмотрите, я боюсь!», «Знала же, что так получится; ещё лет девять назад говорила, когда ремонт был».

Среди бесчисленных вещей сомнительной роскоши, канцелярских принадлежностей и прочего памятного хлама валявшегося повсюду, глазам моим открылся удивительный предмет, выпавший, надо полагать, из какого-то тайника. То была вполне недвусмысленного предназначения плётка-семихвостка с мощной рукоятью в виде полиуретанового дилдо. Совершенство исполнения и качество выделки изделия настолько меня поразили, что я решил под шумок его сфотографировать. Аккуратненько разложил плётку на подоконнике, стал настраивать камеру в смартфоне, но здешние дамы тему быстро просекли, фуриозно налетели и категорично, хоть и с реверансами, оттёрли прочь. В знак компенсации я получил две книги: Боэция и Брехта.

Вот как ни крути, но выходит, что любой элемент приключившегося сновидения – в руку.

Все умерли – один из классических финалов. Но самый изощрённый повод к такой развязке был мною почерпнут в фантастическом рассказе о возможности читать всеми мысли всех. Если вдуматься, исключительнее в своей катастрофичности ситуацию трудно представить.

Но есть послабляющие варианты. Например, подглядывать за действиями человека, уверенного, что он здесь – один. Как ни странно, объект наблюдений моментально предстаёт во всей своей красе. Точнее, красоте. Без всяких кавычек. Ибо не лжёт и не притворяется. И занят делом. А значит, истинен. Богоугоден.

Жаль, что это быстро проходит. Слишком легко спугнуть.

Въезд в открытый двор был сужен, мне пришлось затормозить, пропуская встречный грузовичок.

Часы на приборной панели показывали «11:34». Минус три минуты забегания. Значит, почти половина двенадцатого.

Когда я вновь посмотрел вперёд, то… ничего не увидел. Лобовое стекло затягивала плотная белёсая муть. Будто опылили чем-то. Заднее? Но и заднее стекло утратило всяческую прозрачность. Я вытянул руку – пока пальцы не упёрлись в холодную твердь. И понял: снаружи стекло покрывал лёд, неровным изморозным слоем.

Ярчайшие вспышки последовали дуплетом. Пронзительно багровые шары вздулись обманчиво далеко, чуть выше линии горизонта. Ледяной фильтр позволял наблюдать за ростом их очертаний, не прищуриваясь. В первый момент сознание отказывалось ассоциировать эту картину, много раз виденную в фильмах-катастрофах, с реальностью. Но я понимал, что пройдёт совсем немного времени, и взрывная волна легко поднимет мой автомобиль и все машины вокруг, выкорчует деревья и рекламные щиты, начнёт вырывать куски из монолитных многоэтажек, превратит асфальт и верхний слой почвы в густой неумолимый смерч, в котором сотрутся все представления о координатах, порядке и обратимости, сущее превратится в ужас и боль, и всё произойдёт быстро, гораздо быстрее, чем можно представить.