Монах Ордена феникса - Александр Васильевич Новиков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Он здесь!– крикнул один из стражей, стукнувшись лицом о пол, после чего дверь за ними закрылась с предсмертным грохотом .
Часть тамплей упорно принялась выламывать входную дверь, изощренно, совсем не по монашески матерясь, часть – выламывать люк, ведущий на чердак, остальные не занятые пытались разломать окна. Из особняка доносился жуткий грохот, угрозы, крики, пока безразличный ко всему Альфонсо обливал смолой весь периметр здания.
– Эй, сопли! Или как вас там! Я как действующий монах, дарую Вам благословение и предоставляю шанс отправиться в царство божие. Покайтесь в своих грехах, и горите в священном огне с улыбкой на устах.
Это было невозможно понять, но, как ни странно люди, рьяно защищающие обычай сжигать на костре, не хотели гореть сами. Оказывается, навязывать другим жестокие законы легче, чем самому их исполнять. Может, и вправду, секрет успешности закона в том, чтобы правитель пробовал его сначала на себе, а потом, если не погибал, предлагал его народу?
Именно с этой шальной мыслью Альфонсо стучал трутом о кресало. Из искры возродилось пламя, оно подожгло солому, загорелась смола, а потом быстро занялся и весь особняк.
Сгорел последний мост, дающий возможность отступить назад.
Первым на пожар прибежал управляющий, боевой его пыл, направленный на бой с пожаром, потух при взгляде на Альфонсо. Тот спокойно стоял и смотрел на полыхающий особняк, как смотрят на свою полыхающую прошлую жизнь; Иссилаида его не любит, король все время что то требует, люди его ненавидят, как и нормальные дворяне.
– Ваше превосходительство, граф, с вами все в порядке? – обеспокоился управляющий.
– Да…,– Альфонсо не мог вспомнить его имени. В голове до сих пор стоял вой, крики, и визг заживо сгорающих тамплей, и он немного плохо слышал.
– Здесь двадцать лошадей, – проговорил Альфонсо, немного помолчав, – одну я возьму себе, остальные, раздай тем, кому тяжелее всего, только хорошенько спрячьте от королевских поборщиков. В войне им эти лошади все равно не помогут.
– Но здесь двадцать семь лошадей!
Значит, в его особняке сгорело двадцать семь тамплей. Интересно, насколько многочисленный у них орден, а то может пару-тройку десятков отсутствующих они не заметят?
7
Где то в другом мире, где царила идиллия, все было спокойно и тихо: там не горели дома, не пытались никого убить религиозные фанатики, никого не обдирал как липку король, там сидели возле костерка, жарили на нем сосиски и смотрели на небо. И Альфонсо нырнул в этот мир, присев возле костерка, и, как брошенный уголек в сухую солому, невольно должен был этот мир разрушить.
– Я же говорила тебе, Вася, припрется, – недовольно буркнула Лилия и отвернулась к костру.
Вася?
– Мы рады графу Альфонсо в любое время, Лилечка, – проговорил, нет, промурлыкал поп. – Что привело тебя в нашу обитель, сыне?
Лилечка? От теплого голоса всегда сурового, особо важного священника текла такая карамель, что Альфонсо невольно отшатнулся, даже сосиску попридержал на костре дольше на миг. А еще потому что она своим запахом напомнила сгоревших тамплей, и, на некоторое время, отбила аппетит. Но не надолго.
– Ну много чего…
–А ясно, Бурлидо до тебя добрался, – сказала Лилия.
– Нет, это король прознал про его организацию бунта, – возразил Боригердзгерсман.
– А может, королева за свою принцессу переживает? – ответила Лилия. Альфонсо показалось, или глаза ее злобно сверкнули, – говорят она, ну принцесса, просто прелестна, прямо раскрасавица.
– Ты в сто раз прелестнее ее, дочь моя – не помедлил вставить Боригердзгерсман, – и по красоте тебе равных…
– Мы идем в Лес, искать Волшебный город, и ведьма идет с нами – вывалил Альфонсо, и уже аппетитно чавкая, наслаждался возникшей изумленной тишиной.
– А чего вдруг ни с того ни с сего? – спросил Боригердзгерсман. Альфонсо показалось, или голос его стал глуше? Впрочем, чего отрицать очевидное: поп был без ума от Лилии. Религия снова дала сбой, прогнувшись своей железной верой под обычные человеческие потребности; в данном случае веру сломала симпатия к ведьме. Агафенон, подвинься.
– И с того и с сего. Я поссорился с тамплями, сжег свой особняк, король требует от меня денег и людей и… Иссилаида меня бросила.
– Бросила, и правильно сделала, – едко, злобно вставила Лилия, – может, теперь поймешь каково это…
– Как ты с тамплями поссорился? – спросил Боригердзгерсман, – может, еще можно полюбовно решить этот вопрос, сыне мой?
– Я убил больше трех десятков тамплей…
– Матерь божия, – перекрестился поп, – теперь не факт, что ты даже в Лесу от них спрячешься. Это самый могущественный орден всего Великого континента, как ты умудрился с ними поссориться, сыне неразумный?
– Я принесу вина, – сказала Лилия. Альфонсо посмотрел ей вслед: ведьма уже довольно быстро передвигалась, значит, ноги ее зажили и проблем с ней в Лесу не будет. Что-то в изменившемся голосе Боригердзгерсмана ему не нравилось, а что, выяснять он не хотел, думая о другом.
Медленно на землю спускался сумрак – Сарамоново время, время прохладной, спокойной, звездной темноты, в которой не верилось, что пару часов назад была битва с налетчиками с крестами. Тишина – самое великолепное создание Бога. И поп ее убил.
– Ты знаешь, что раньше, до Бурлидо, я был первосвященником? – начал он, глядя на звезды. Альфонсо этого не знал, но, по некоторым признакам, подозревал не простое прошлое попа. В любом случае, он уже не чувствовал себя связанным с этой страной, а значит, и с теми, кто в ней жил. А значит, ему было совершенно плевать. Все это попахивало душевным разговором, а это было именно то, что сейчас не нужно было Альфонсо абсолютно. Еда, сходить по нужде, прилечь хоть на тюфяк с соломой, забыться на пару часов – тот набор, который принес бы ему хоть какое то облегчение, и, маловероятно, конечно, но и прибавил бы душевных сил.
– Знаешь, сколько таких как Лилия я отправил на костер? Я лично смотрел, как корчатся они в муках, и думал, что делаю что-то хорошее. Самое поганое в том, что я был уверен, что прав, у меня даже сомнений не было, что так хочет Бог. И вот, Бог дал мне свое знамение: у моей жены и моей дочери нашли травы из Леса… Возможно, что так жена пыталась вылечить болезнь своей подруги, а дочь ей помогала, а возможно, Бурлидо ее подкинул, страстно желая быть первосвященником. В любом случае, меня заставляли пытать свою семью, чтобы они пошли на костер. С улыбкой. Добровольно.
Боригердзгерсман осекся, потом всхлипнул, и, в темноте не видно было, но судя по издаваемым им звукам, он плакал. Плач раздражал Альфонсо не так сильно, как задушевный разговор и вкрадчивый, придавленный горечью шепот, но поп продолжил, и надежда на тишину скончалась в зародыше:
– Конечно, я отказался. Конечно, меня
