#на_краю_Атлантики - Ирина Александровна Лазарева

Эта мысль, нелепая, очевидная, но ускользнувшая ото всех разом, поразила их. Человек, на которого они несколько лет смотрели сверху вниз, которого они избегали, жалели, о судьбе которого гадали и которого не могли понять, оказался вдруг выше и полноправнее их. Мир будет трясти, мир будет сходить с ума. Но он будет сходить с ума без Милоша.

– Юля, – вмешалась Алина, – но ты ведь говорила, что вакцины вызывают аутоиммунные заболевания.

– Это не доказано.

– Не доказано и обратное. Что же ты так быстро переобулась? Еще несколько лет назад говорила, что больше никогда никаких прививок.

– Приходит пора, – ответила Юля, – изменить свое мнение. Йохан как-то рассказывал, что мутации с каждым поколением только приумножаются, накапливаются, добавляются новые, а старые не исчезают, и в будущем обычные дети будут рождаться настолько больными, что будет возможно только ЭКО. Понимаете, нельзя будет просто зачать. И любое вмешательство в организм, будь то лекарство или вакцина, усугубляет ситуацию. Я это все понимаю, и он понимает, но, может быть, нам просто хочется, чтобы все это закончилось поскорее. И вообще, почему нужно обязательно требовать от человека, чтобы он был во всем последователен и всегда непременно соглашался с тобой?

– Юля права, – вдруг вступился за нее Константин.

– Ты только утром говорил другое, – сказала Алина с вызовом в голосе.

– Говорил… А теперь скажу иначе. Нельзя допускать вражду, особенно внутри своей микрогруппы, города, страны, если это именно то, что было нужно тем, кто запустил вирус. Прежде чем обвинить соседа без маски или в маске, стоит вспомнить об этой простой истине. Вспомнить, что вирус запустил не сосед. Вспомнить, что миллионы пожилых людей по всему миру не встают в очередь на вакцинацию и не носят маски. Мои родители протестуют против всех мер. Значит, есть какая-то другая правда, отличная от умозрительной.

– Костя прав. Мы можем противопоставить всеобщему принуждению и попытке нас разъединить только свою культуру, свой духовный мир. Не зря культуру уничтожают, не только в России: все эти низкопробные фильмы, книги, шоу… Мы разрозненны, развеяны, себя не уважаем, не то что других, раз соглашаемся на все пустое, что нам предлагают в красивой обертке. Если бы каждый человек читал книги, которые дают пищу для ума, развивал свой ум и духовность, силу воли, верил себе и соседу по парте, по отделу, если бы в живых людей верил, а не в экранные головы, купленные заголовки… Власти бы поняли, что не могут нами управлять. Но однако ж это утопия… Мы все хотим изменить мир, но мало кто готов изменить даже себя… Как мы все ждем от других, политиков, правителей мира сего, что они станут лучше, когда даже мы с вами – каждый в отдельности человек – с таким трудом меняемся.

– Но что же делать? – сказал Костя. – Если не ругать их всех, то будет еще хуже.

– Как-то это все бесперспективно, – вмешалась Алина. – Именно поэтому я терпеть не могу разговоры о политике. Что же делать нам во всем этом безумии? Когда и внутри семьи-то люди не могут договориться!

– Себя-то и менять, – сказала вдруг с жаром Юля. – Становиться сильнее, закалять силу духа, не надеяться ни на кого, ни на какие чудодейственные лекарства… Иммунитет свой укреплять, в конце концов. Прав был Йохан. Мы все переболеем, как было с гриппом. Это единственный путь. И то, как мы его пройдем, зависит от того, насколько глубоко мы позволим страху проникнуть в себя.

Все они, будто сговорившись, замолчали.

– Юля, – прервала тишину Алина. – Мы должны тебе кое-что сказать.

Алина посмотрела на подругу с тихой печалью, несшей в себе разлуку, и Юля почувствовала, как внутри нее все сжалось от тоски. Кажется, она поняла сразу. Все сходилось воедино. Выхода не было. Не было пути.

– Мы… приняли решение лететь на следующем вывозном рейсе… через две недели. Дома я и Марине лучше смогу помочь, все-таки по телефону, удаленно… все не то. Один знакомый нашелся, который обещает помочь, на него вся надежда, если и он подведет, тогда просто не знаю, что будет с бедными Аней и Андреем.

– Да мы и не можем остаться, – сказал Костя. – Пребывание россиянам продлили на три месяца, а далее здесь нельзя находиться… это превысит срок в 180 дней.

– Я знаю, – ответила Юля. Помолчав, она продолжила говорить, но будто не им, а кому-то другому, кого с ними не было. – Все это одна большая ошибка. Ничем эта поездка никому не помогла… Кате не лучше. Я чуть было не погубила себя, накрутила свои нервы до того… Ах, да что об этом говорить! Знаете, мы тоже полетим домой.

– В Германию или…? – спросила Алина и растянула фразу до невозможности. Костя с Катей посмотрели на нее недоуменно; они совершенно не поняли ее догадку.

Юля вздохнула и бросила на них долгий, тягучий взгляд, полный стольких противоречивых, обрывочных мыслей, что было сложно выбрать из них даже несколько цельных слов.

Смерть никогда не станет объяснимой, она никогда не станет ясной и прозрачной, сколько бы врачи и ученые ни бились над ней, сколько бы ни работали патологоанатомы и фармацевты, духовные лидеры… Ведь что бы ни говорила наука о том, как наступает смерть, через что именно, наше сознание никогда не сможет вместить в себя простую и нехитрую вещь: только что человек был – а теперь его нет. И если его нет, то… где он?

В осознании этой мысли нет ни лукавства, ни торжества, ни высокопарности, нет никакого обмана или удушающих переживаний – словом, нет ничего, только голая ровная истина. Только что он дышал, только что билось сердце, только что работал мозг, была возможность слов, но вот сию секунду ничего этого нет и, главное, уже не будет. Вчера вы только разговаривали по телефону, а с сегодняшнего дня ты уже никогда не позвонишь ему, не услышишь его голос, упреки, нытье, жалобы, непрошеные советы и одновременно… слова поддержки.

С приходом коронавируса многих семей коснулась смерть – неожиданно, непредсказуемо, а главное, что было самым болезненным, – преждевременно! Так думала Женя, когда известие о смерти ее тети, бывшей ей одновременно матерью, сразило ее. Она пока еще не пришла в себя и просто сидела на диване, вперив безжизненный взгляд в простую, но современную диагональную стенку с телевизором. Дети притихли на какое-то время в своей комнате, и, если бы не это обстоятельство, она никогда бы не поймала бесценный момент, не смогла бы замедлить свой ход, сесть на диван и погрузиться в бесконечные размышления, цели у