Геноцид армян. Полная история - Раймон Арутюн Кеворкян
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Согласно Турфану, для Энвера и его сторонников «реформирование вооруженных сил равнялось реформированию государства»[895]. 7 января 1914 г. Энвер выпустил декрет о роспуске Совета по военным вопросам[896], что также послужило цели комитета партии «Единение и прогресс», которая заключалась в ликвидации всех альтернативных властей и риска вмешательства в его политику. С этого момента, но, без сомнения, в преувеличенной формулировке историка, «судьба Османского государства находилась под контролем Комитета «Единение и прогресс», Комитет «Единение и прогресс» находился под контролем Центрального комитета, Центральный комитет контролировался Триумвиратом [по-турецки «üçler»; то есть Энвер, Талаат и Джемаль], а Триумвират находился под сильным влиянием военного министра Энвера-паши»[897].
Судя по всему, стратегия партии «Единение и прогресс» заключалась в создан; себе образа надежного партнера и первоклассного, надежного союзника для германских милитаристов. В своих военных мемуарах глава германской военной миссии, который также являлся генералом-инспектором армии Османской империи, подчеркивает, что турки систематически стремились скрыть от него плачевное состояние турецких войск путем систематической предварительной подготовки к его инспекционным визитам. Дабы пустить пыль в глаза, персонал Энвера передавал снаряжение одной части в другую, чтобы скрыть дефицит Турки также «прятали больных, немощных и даже недостаточно образованных солдат, чтобы немецкий генерал не увидел ничего шокирующего или неприятного. «Во многих частях, — продолжает фон Сандерс, — люди были заражены паразитами, которые их нещадно кусали. Ни в одной казарме не было ванн… Невозможно представить себе такие примитивные кухни». И даже снаряжение, отправленное немцами, иногда оставалось нераспакованным и не использовалось в течение пяти лет. Кроме того, многие здания, принадлежащие службе корпуса армии, «изнутри представляли собой максимальную степень запустения с грудами мусора в каждом углу»[898]. Неряшливость и распущенность составляли явное препятствие для этой армии, которую ее лидеры-младотурки надеялись превратить в инструмент завоевания и вернуть то, что потеряла империя. В связи с этим фон Сандерс пишет следующее: «Больше, чем деньги, армии было необходимо чувство порядка, чистота и значимость работы. В те дни турки не любили, когда немецкий офицер говорил им, что надо работать, предпочитая находить всевозможные оправдания и предлоги для продолжения созерцательной жизни»[899].
Последней важной мерой, принятой в декабре 1913 г., вскоре после прибытия германской военной миссии, было подчинение Министерству внутренних дел османской жандармерии, «элитной силы численностью более чем 80 000 человек». Официальной целью было предотвращение конфликтов между иностранными офицерами, служившими в жандармерии, среди которых был командующий жандармерией, глава германской военной миссии и французский генерал Бауманн[900]. Однако более вероятно, что эта административная мера была призвана обеспечить министра внутренних дел военными силами, которые были нужны ему для: решения таких внутренних вопросов, как вопросы, касавшиеся армянских гражданских лиц в восточных провинциях.
Последствия принятия реформ не заставили себя долго ждать. Вполне вероятно, что провинциальным властям было приказано преследовать армянское население. «Патриотическая» кампания по сбору средств, запущенная иттихадистским комитетом Трапезунда с официальной целью «приобрести линкоры», является хорошей иллюстрацией этой политики; задача сбора денег была возложена на местных преступников[901], которые получили возможность «вымогать крупные суммы у армян и греков, а иногда и грабить магазины»[902]. Официальное одобрение «плача проведения реформ в Армении» младотурецким кабинетом не исключало острого напряжения, вероятно, спровоцированного агентами Иттихада. Французский дипломат замечал, что «правительство снова поддалось искушению разрешить менее влиятельным из тех, кто находился под его юрисдикцией, вмешиваться в общественные дела, чтобы затем использовать предполагаемое сопротивление мусульман пристальному контролю [за реформами] для объявления себя бессильными к обеспечению их принятия»[903].
В феврале 1914 г., как писал французский поверенный в делах в Константинополе, «антихристианская» агитация была в самом разгаре, и можно было наблюдать «отдельные попытки бойкотов». Поданным того же источника, «шовинистические волнения, которые пропагандисты комитета небезуспешно пытались спровоцировать в массах, грозили привести к взрыву религиозного фанатизма и, в любом случае, к порождению антихристианских настроений. С этой точки зрения, пропаганда, которую агенты [партии] “Единение и прогресс” распространяли в провинциях, таила в себе опасность, которую было невозможно игнорировать»[904].
Не возникает ни малейшего сомнения в намерении иттихадистского кабинета саботировать проведение реформ с помощью разжигания массовых беспорядков и других форм насилия, как Талаат фактически объявил несколькими месяцами ранее в беседе со своими армянскими «друзьями»[905].
Верный своим обычным методам, Комитет партии «Единение и прогресс» объявил об одновременном назначении восьмидесяти гражданских инспекторов на должности в провинциях; их задачей был контроль и поддержание общественного порядка, организация жандармерии и полиции, вербовка в вооруженные силы и транспортировка в армию, поддержание электоральной активности, переписи и приведение к оседлости кочевых племен[906]. В провинциях, однако, широко распространялось недовольство, отраженное в различных жалобах на администрацию младотурок, постоянно держащую страну под жестким контролем. Массовая эмиграция была проблемой, преследующей не только армянские провинции, но и арабские регионы, вне зависимости от религиозных конфессий[907]. Министр внутренних дел надеялся поселить иммигрантов из балканских стран в Сирии, но этот регион, как сообщил ему хорошо информированный собеседник, каждую неделю терял тысячи жителей, которые бежали от страшной нищеты. «Это христиане», вероятно, ответил Талаат-бей тоном, указывающим на то, что он был рад избавиться от них; однако он не знал, что мусульмане также переезжали за границу. Эмиграция проходила так быстро, что, по данным того же источника, «в регионе скоро больше не будут нужны ни фермеры, ни ремесленники». Законы, запрещающие людям определенных социальных категорий выезд из страны, были бессильны остановить эту тенденцию. Собеседник Талаата предположил, что «было бы желательно удержать людей от эмиграции за счет улучшения администрирования, снижения налогов и развития сельского хозяйства»[908].
Более или менее постоянное недовольство курдов эксплуатировалось османским правительством, которое представило его как «направленное против реформ», в то время как это было прежде всего вопросом, как настаивал генерал Шариф-паша, антиправительственной агитации. Лидеру восстания Молле Селиму пришлось объяснять это в письме, адресованном архиепископу Битлисскому Сурену до того, как правительство перестало эксплуатировать эту проблему[909]. Последняя работа Танера Акчама[910], основанная, в частности, на воспоминаниях Кушчубаши-заде Эсрефа [Сенджера]
