Геноцид армян. Полная история - Раймон Арутюн Кеворкян
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В соответствии с показаниями бывших министров военных кабинетов на заседаниях, проведенных в ноябре — декабре 1918 г. перед Пятой комиссией Османского парламента, переговоры, которые состоялись в летнем доме Вайгенхайма в Тарабии и в резиденции великого визиря Саида Халима в Еникое, были проведены по настоянию Энвера-паши, который, скорее всего, взял на себя инициативу, приведшую к односторонности этих переговоров[965]. Однако то, что мы знаем о методах иттихадистских кругов, делает это объяснение весьма неправдоподобным. Хотя Энверу действительно удалось получить резкое увеличение военного финансирования и денежные преимущества для армейских офицеров от министра финансов Мехмеда Джавида[966], немыслимо, чтобы он действовал без одобрения Центрального комитета иттихадистов и великого визиря. Более того, сам Джавид отмечает, что 2 августа 1914 г., когда он отправился в резиденцию Саида Халима по приглашению Халима, он обнаружил там Талаата, Энвера и Халила [Ментеше], вместе с драгоманом посольства Германии Вебером. По мнению Джавида, переговоры были в самом разгаре[967]. Таким образом, существует вероятность того, что в этот короткий период когда было принято много различных начинаний, была активирована вся сеть Иттихада. Как же иначе объяснить одновременное подписание в резиденции Саида Халима (вечером 2 августа) секретного германо-турецкого соглашения, а также указа об объявлении всеобщей мобилизации, а на следующий день подписание императорского письменного указа о парламентских каникулах[968]? Кроме того, в этот период прошло много встреч между младотурецкими лидерами; и это показывает, что дебаты были интенсивными, но решения принимались коллегиально. Таким образом, вечером 3 августа Талаат и Джавид пошли на встречу с Энвером в конаке Ферид-паши, где тогда жил Энвер (здесь они узнали, что Вебер пришел тем утром, чтобы забрать договор, подписанный Халимом накануне вечером). 4 августа те же самые люди снова встретились в резиденции Халима[969].
По словам министра общественных работ Чюрюксулу Махмуда-паши, «подписание договора так и не выносилось на обсуждение Совета министров»[970] для того, чтобы сохранить договор в тайне и предотвратить сопротивление министров, выступающих против войны. Саид Халим, Джавид, Чюрюксулу Махмуд, Сулейман аль-Бустани и Оскан-бей [Мартикян][971] не скрывали своего желания видеть Турцию нейтральной. Нота, в которой три державы Антанты обязались уважать территориальную целостность Османской империи, если она будет поддерживать «абсолютный нейтралитет», была обнародована 16 августа 1914 г., в отношении нее велись переговоры между послами Антанты и министром финансов Джавидом[972]. Переговоры и публикация ноты, вероятно, предназначались в качестве средства оценки преимуществ, которые Турция может получить от держав в этом контексте, но еще одной целью, возможно, было оказать давление на немцев. Важно отметить, что комитет партии «Единение и прогресс» «также провел в августе переговоры с Болгарией с целью вовлечь ее в войну на стороне Германии». Он также стремился обеспечить нейтралитет Румынии и Греции. 1 сентября Талаат вернулся из поездки в Румынию, а Халил вернулся из Болгарии[973].
Совершенно ясно, что Турция рассчитывала на защиту Германии, чтобы вести свою собственную войну и тем самым приобрести статус и потенциал великой державы, которой она уже не являлась. Но что именно рассчитывали получить иттихадисты от этой авантюры? Ваган Папазян, депутат парламента из Вана, который в начале августа все еще находился в османской столице, цитирует упорные слухи о возможном вступлении Турции в войну и обретении утраченных территорий в Боснии и Герцеговине, потерянных во время Балканских войн, и даже о завоевании Кавказа[974]. Некоторые авторы также считают, что вступление Турции в войну мотивировалось кроме территориальных амбиций, которые являются классическими в военное время, внутренними целями, в частности уничтожением османских армян. Многочисленные свидетельства ненецких и австрийских офицеров и дипломатов, процитированные Ваагном Дадряном, обеспечивают прочную поддержку этому утверждению[975]. В своих мемуарах маршал Помянковский, который был в течение длительного времени прикреплен к османскому генштабу, писал, что «мнения, спонтанно высказанные многими умными турками», заключались в том, что рассматриваемые народы должны были быть насильственно обращены в ислам или же «истреблены». «В этом контексте, — заключает он, — нет никаких сомнений в том, что правительство младотурок решило, задолго до начала войны, воспользоваться преимуществом первого подвернувшегося случая, чтобы исправить эту ошибку, по крайней мере, частично…». Также очень вероятно, — добавляет он, — что это обсуждение, то есть его проект, решительно повлияло на решение османского правительства заключить союз с Центральными державами»[976]. В дальнейшем, когда мы рассмотрим источники идеологии Иттихада, в частности условия, обуславливающие реализацию этого проекта для «национальной экономики», или военные операции, которые были проведены весной 1918 г., мы увидим, что юнионистский режим всегда отдавал абсолютный приоритет целям «внутренней безопасности», ставя их выше всех других военных и экономических соображений.
Приказ о всеобщей мобилизации, изданный 3 августа 1914 г., на следующий день после подписания секретного немецко-турецкого соглашения, не был результатом поспешного решения. По заявлению Мехмеда Джавида перед Пятой комиссией османского парламента, решение о приказе не было принято на заседании Совета министров. Скорее всего, Энвер взял на себя инициативу, которая «заставила каждого из министров отдельно подписать проект письменного указа султана». Приказ был опубликован в «Официальном вестнике» только после публичного представления[977]. Эта быстрота может, несомненно, объясняться желанием военного министра воспользоваться эмоциями, порожденными объявлением войны в Европе, в целях получения всплеска национального чувства. Зограб, внимательный наблюдатель османского мира, заметил, с хорошей дозой фатализма и немалой дозой предвидения, что мобилизация прошла в чрезвычайно хаотических условиях, «больше похожих на сближение готовых к резне и грабежу сил, чем на обычную военную организацию»[978]. Хаос возник, вероятно, от успешного прививания османской армии других культурных ценностей.
Мужчины в возрасте от двадцати до сорока пяти лет были первыми, кого затронул приказ о мобилизации. Это также относилось и к восточным провинциям. Согласно сообщениям, полученным от епархий в провинциях, по-видимому, мобилизация проводилась спокойно, но призыв на военную службу мужчин в возрасте от двадцати до сорока пяти лет привел к почти полному прекращению сельскохозяйственной и коммерческой деятельности[979]. Эти отчеты также показывают, что армянским призывникам, которые не привыкли обращаться с оружием или к службе в армии, пришлось
