Набоков: рисунок судьбы - Эстер Годинер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
2 Там же.
3 Там же. С. 385.
4 Там же. С. 381.
5 Там же. С. 382.
6 Там же. С. 391.
1 Там же. С. 396.
191
Зоорландию – некую воображаемую страну с изуверскими порядками, пароди-рующими советскую Россию. И хотя Мартын «терзался мыслью, что она, быть
может, изощрённо глумится над ним…», и даже «если это был со стороны Сони
обман, – всё равно его прельщала возможность пускать перед ней душу свою
налегке».2
Следующей весной «впопыхах» вернувшись в Берлин, Мартын был в
состоянии, когда ему «мерещилось (так полны приключений были его
зимние ночи), что он уже побывал в той одинокой, отважной экспедиции, и вот – будет рассказывать, рассказывать».3 И не в силах противостоять
этому состоянию, он, торопясь опередить «знакомое опустошительное
влияние её тусклых глаз», спешно кинулся обещать Соне, что так когда-нибудь и будет, на что получил ответ «тоном пушкинской Наины», что
«ничего никогда не будет».4 Пророчество, увы, окажется верным. Когда
после долгого ночного ожидания Сони у дверей её дома она воскликнула:
«Ты меня оставишь когда-нибудь в покое?» – Мартыну «стало казаться, что не только Соня, но и все общие знакомые как-то его сторонятся, что
никому он не нужен и никем не любим»5 (курсив мой – Э.Г.), это были уже
признаки тяжёлого душевного кризиса на грани паранойи.
«И наконец, чувствуя, что ещё немного, и он превратится в Сонину тень и
будет до конца жизни скользить по берлинским панелям, израсходовав на
тщетную страсть то важное, торжественное, что зрело в нём», Мартын решает
уехать куда-нибудь, чтобы «в очистительном одиночестве» окончательно раз-работать свой план. Элементы риторики («торжественное, очистительное») настраивают на сакрального характера коду, ведущую к скорому финалу, однако он мучительно оттягивается ещё пятьюдесятью страницами текста, на
которых Мартын выясняет свои отношения со всем и со всеми, что привязыва-ет его к жизни и что ведёт его к смерти.
Случайный попутчик, француз, на котором Мартын проверяет впечатление от своих, в обобщённом виде правдивых объяснений целей своего путешествия, решает, что над ним просто смеются. Кто же поймёт, что им движет
«любовь, нежность к земле, тысячи чувств, довольно таинственных?».1 Переходя из вагона в вагон, он вспомнил своё детское путешествие по югу Франции, и
«какая странная, странная выдалась жизнь, – ему показалось, что он никогда не
2 Там же. С. 398-399.
3 Там же. С. 401.
4 Там же.
5 Там же. С. 401-402.
1 Там же. С. 405.
192
выходил из экспресса, а просто слонялся из одного вагона в другой», – и он перечисляет всех, кого он успел узнать в этой странной жизни. Теперь же, решает
Мартын, «пешочком, пешочком … лес и вьющаяся в нём тропинка … какие
большие деревья!».2 Память возвращает его в детство, манит его к тем огням, которые он уже видел когда-то через ночное окно, – и он спрыгивает на платформу ближайшей станции.
Юг Франции, работа на ферме – прецедентом в своё время было бегство
туда самого Набокова после разрыва помолвки со Светланой Зиверт; затем
туда же был отправлен Ганин, в последний момент отказавшийся встретить
Машеньку; и вот, теперь Мартын собирается подготовить себя здесь к тому, что он понимает как акт проявления избранничества. Ему кажется, что «случай
помог ему найти труд, на котором он может проверить и сметливость свою, и
выносливость»,3 что этот опыт нужен ему только для одной, давно уже намеченной цели. Но вот однажды он видит дом с надписью «Продаётся». И как же
легко Мартын поддаётся соблазну: «В самом деле, – не лучше ли отбросить
опасную и озорную затею, не лучше ли отказаться от желания заглянуть в бес-пощадную зоорландскую ночь, и не поселиться ли с молодой женой вот здесь, на клине тучной земли, ждущей трудолюбивого хозяина?».4 Прорывается
здесь в нём подлинное, ненадуманное – здоровая, молодая жажда жизни и счастья; из последних сил цепляется он за клочок земли и дом на нём, чтобы спастись от самовнушённой цели. «Пытая судьбу», он написал Соне, и получив
ответ, «облегчённо вздохнул». Почему «облегчённо»? Потому что подтверждается нужный автору приговор, вынесенный Соней и неукоснительный для
Мартына: «Да не мучь ты меня, – писала Соня. – Ради Бога, довольно. Я не
буду твоей женой никогда. И я ненавижу виноградники, жару, змей и, главное, чеснок. Поставь на мне крест, удружи, миленький».5 В тот же день Мартын
уезжает, но едва поезд тронулся, его «пронзило мгновенное желание выско-чить, вернуться на благополучную, на сказочную ферму. Но станция уже сги-нула».6 Сгинуть суждено и ему, обречённому быть влекомым химерой доказательства Соне неоцененных ею сверхценных его устремлений.
С этого момента в силу
